— Но ты не отвлекайся, дорогая…
Она удалилась.
Медленно и с достоинством.
Она устроилась на той же террасе и долго пространно рассуждала о красоте…
А я думала, удастся ли мне посадить эту тварь.
ГЛАВА 25
Исиго я нашла на той же террасе. Он сидел и рисовал на истоптанном снегу картинки.
Квадрат.
Треугольник.
Кривоватый круг, от которого змеями расползались кривые линии.
— Что это?
— Тебе не следовало вставать.
Пожалуй, но и лежать я не хотела. Гости покинули дом, и кошка, выбравшись из укрытия, вернулась под руку мою. Точнее, на руку, с которой она переползла на грудь, где и развалилась, громко, пространно мурлыча. И голос ее разбивал странное оцепенение, охватившее меня.
Я, кажется, только тогда и поняла, что лежала, уставившись в потолок.
Я бы, наверное, и не дышала, если бы могла просто взять и приказать телу. Или вот сердце… стучит, качает кровь… какой в этом смысл?
Куда все подевались?
Пес и тот исчез.
Ушел следом за хозяевами? Нехорошо… или безразлично? Кошачьи когти впились в кожу, и легкая эта боль пробудила меня окончательно.
Я села.
И встала.
И сумела добраться до двери, а потом до веранды…
— А он не просто колдун. — Исиго смотрел на меня снизу вверх, и сквозь нарисованную маску я видела его лицо. Такое юное и такое… напуганное. — Он действительно отмечен печатью Ёми.
А было так.
Некогда простирались благодатные земли, сотворен ные прекрасной Идзанами, дабы порадовать супруга своего. И омывали их щедро воды великих морей. Приносили они рыбу и зеленые водоросли, которыми и питалось все живое.
Висело на небе солнце, любуясь миром.
И водили хороводы молодые волны…
Появлялись из них и утробы Идзанами боги. А среди них один, чья сила была сродни огню. Опалило новорожденное божество Идзанами, и так сильно, что распалось ее тело, выпустило душу. Камнем рухнула она с радужного моста и, пронзив волны, пробила и твердь. Заплакала тогда земля желтыми слезами и родила проклятый источник, от которого и родилась вся тьма, что только есть в мире. А из первой слезы появился Ёми. Был он настолько уродлив, что солнце, лишь взглянув на него, в ужасе спряталось.
Так появилась ночь.
Идзанаки, супруг Идзанами, взял на руки огненного младенца и швырнул его в море, столь велико было горе его. Только огонь не погиб, но родил вулканы и еще нескольких драконов.
А море поднялось.
Выдохнуло пену.
И первым землетрясением урезало благословенные земли на треть…
Взъярились волны. Случилась буря, которая длилась столько дней, что и самый великий мудрец не сумел бы сосчитать. Тьма поднялась над миром, и пламя сражалось с водой, порождая новых и новых чудовищ. Горько плакал о погибшей красавице Идзанаки, и из каждой слезинки его рождались создания, порой ужасные, когда душу бога переполнял гнев, порой прекрасные, когда сменялся он пресветлой печалью. И твари эти заселяли сушу. А ее становилось все меньше.
Но ни одно горе не длится вечно.
И улеглись волны, а пламя, преобразившись, скрылось в жерлах вулканов. Утешился огненный бог Кагуцути, повстречав свою половинку средь сотворенных отцом его существ. Была она ликом ужасна, но голосом обладала волшебным. И когда пела она колыбельную, море утихало, а луна-Цукиёми спускалась ниже.
Не раз и не два звал он певунью к себе на небеса, обещая сделать женой, но всякий раз отказывалась она. Мол, холодно в небесных чертогах луны, неуютно, то ли дело кипящая кровь земли, в которой водятся красноглазые рыбины…
Но речь не о том.
Не смирился со смертью супруги Идзанаки. Спустился он с небес, и земля содрогнулась, но выдержала вес божествен ной сути. А он же, раздвинув руками волны, отыскал дыру, в которую упала прекраснейшая Идзанами.
И был первым, кто увидел царство Ёми.
Велико оно.
Семь ледяных полей.
Семь огненных.
Река с водами железными. И горы костяные, полные чудовищ. Кто только не обретался в них, скрываясь от солнечного злого ока. И все твари кинулись на Идзанаки, но недаром он был создателем. Стоило поднять руку и сказать слово, как замерли они.
И лишь одно существо, чье уродство заставляло Идзанаки кривиться, осталось неподвластно божественной силе.
— Кто ты? — спросил бог-создатель.
— Я есть хозяин этого мира, — отвечал ему Ёми. — Владетель теней и желтого источника, который лежит вовне.
— Я пришел за своей супругой, прекрасной Идзанами, которую ждут наверху. Я слепил ей новое тело, из белого морского песка и глины, я перевязал его тонкими водорослями, а волосы сотворил из лунного света. Она станет еще более красива, чем была прежде… отдай мне ее.
— А что дашь мне взамен?
Разгневался Идзанаки, которому никто из богов не смел перечить, замахнулся он громовым копьем, но ни звука не раздалось в мертвом царстве. Здесь, где соткано было все из тени и пронизано силой желтого источника, и он, всесильный, лишился силы своей.
Почти.
— Чего ты хочешь? — спросил он, оглядев окружающую его тьму.
Огонь.
Лед.
Чудовища. Как в месте этом отыскать ту, которая дороже самого созданного мира?
— Женщину, — сказал Ёми. — Такую, чтобы приняла меня…
Тогда схватил Идзанаки бога подземного мира за длинные волосы его, дернул и оторвал голову. Тряхнул ее, плюнул и произнес свое слово, которое было преисполнено гнева. И по нему выросло у головы новое тело, а у тела — голова…
Так у Ёми появилась и сестра, и супруга. Она была столь отвратительна с виду, что живые, случись им узреть истинное ее обличье, теряли разум. Однако в глазах Ёми не было существа прекрасней, да и она, глядя на брата и мужа, полагала, что только он истинно красив.
И лишь оба старались не смотреться в зеркала.
Благо в подземном мире зеркалам неоткуда взяться.
Но речь вновь же не о том. По воле Ёми оказался Идзанаки в чертогах светлых. Сияли стены. И сквозь потолок видно было небо с солнцем, луной и хороводом звезд. Накрыты были столы. И сидела на алой циновке Идзанами, юная, как в первый день своего сотворения.
— Здравствуй, — сказала она, протянув мужу рисовый колобок. — Зря ты пришел. Душу мою опалил яд желтого источника, и теперь нет мне хода наверх…
Но Идзанаки не услышал.
Он стал умолять жену, просить вернуться, ибо нет наверху мира и покоя. Море и огонь, ветер и земля, и все живое, лишенное материнского взгляда, норовит выйти из-под родительской руки.
