И я знаю кого. Что ж… быть может, оно и к лучшему.
— Передай ему, что я буду рада видеть его в своем доме и познакомить со всеми… и если он отыщет ту, которая и вправду принадлежит к его роду, и пожелает взять ее в свою семью… — я задумалась, подбирая формулировку, — заботиться о ней и беречь, то я не буду ее удерживать.
Белый заурчал.
И волосы на затылке его поднялись дыбом, а сходство с медведем стало поразительным.
Успокаиваемся.
Дышим глубоко.
Улыбаемся и всячески изображаем безмятежность.
— Он рад, — не слишком уверенно произнес Урлак. — И будет счастлив помочь…
Оба замолчали.
Вот ведь… я сюда шла за деньгами, а теперь сижу на чурбаке, и телу непривычно и неудобно в этой позе, хотя разум мой как раз утверждает, что именно чурбаки и позже стулья с креслами нормально, а коврики и циновки — извращение.
Не в этом дело.
И не в шелке.
Не в мужчинах, которых вдруг стало больше. Нет, они не приближались, проявляя явное благоразумие, но у всех вдруг оказывались очень важные дела неподалеку. Вот кто-то устроился прямо на земле с комком веревок. Сбруя? Снасти? Парень перебирал эти веревки с нарочитым вниманием, которому я не поверила… а вот тот гвоздь в стену вколачивает, того и гляди стену насквозь проломит.
И…
Шину тронула меня за рукав, спрашивая разрешения, и я кивнула. Конечно. Пусть идет. Ей здесь, полагаю, все знакомо. И она совершенно уверена, что вреда мне не причинят. А репутация… ее давно уже нет.
В прошлом меня такие мелочи не беспокоили.
— Женщина, ты выглядишь усталой, — сказал тьеринг.
Спасибо. Я знаю.
— Вороны сказали… — Он запнулся и почесал переносицу. А беловолосый, который уселся прямо на землю, проурчал что-то неразборчивое. — Он говорит, что от тебя пахнет дурной волшбой. И что если ее не снять, ты заболеешь.
Надо же… а я уже стала надеяться на лучшее, но нет…
— Это… один… человек… — Мне сложно подбирать слова, а массивные пальцы, уткнувшиеся в спину, мешают сосредоточиться. Пальцы шевелятся и, кажется, пробираются сквозь шелк. Того и гляди в меня влезут. Бьорни хмур и сосредоточен. Язык высунул. Белесый.
— Он заберет чужое, — пояснил Урлак. — Он умеет. Его мать способна была видеть тени… и Бьорни многое от нее получил.
Повезло?
Пожалуй, но проблемы это не решит. Одно проклятие снимется, так другое возникнет, тут и думать нечего.
— Глубок, — покачал головой Бьорни и любезно предупредил: — Болеть.
Пальцы его вдруг сделались острыми и впились в мои плечи, аккурат между лопаток. От них хлынула волна холода, а потом жара… а потом небо крутанулось и ударило меня по голове.
Коварное.
ГЛАВА 27
В себя я пришла от дыма.
Едкий. Вонючий. Он заползал в ноздри, спускался в желудок и жег его. Легкие сворачивались, и меня душил кашель. Наверное, он вовсе задушил бы, но чья-то широкая ладонь поддерживала мою спину, не позволяя захлебнуться собственной слюной.
Мелькнула мысль, что сейчас самое время уйти за радугу или куда тут уходят.
Но нет.
Дым сгущался.
Кашель крепчал. И меня в конце концов вывернуло желтой едкой слизью. Именно тогда я окончательно пришла в себя.
Дышать…
Дышать было сложно. В груди клекотало и булькало. Во рту стоял омерзительный привкус желчи. А глаза слезились… и благо, что я отказалась от макияжа… женские мысли.
Нелогичные.
К губам прижалось горлышко бутылки. Пойло было… горьким. И сладким одновременно. И с привкусом лакрицы, который показался Иоко отвратительным.
— …ты вообще думал, что творишь?
Ворчание.
Виноватое. Вздох. И теплые пальцы лезут в мою голову, разрушая остатки прически…
— …а если она умрет?
Пальцы дергают волосы. И я хочу сказать, что уже достаточно пришла в себя, а потому не желаю, чтобы меня лишили еще и волос.
— …проклятие…
А злость его холодная. И это тоже хорошо, потому что внутри становится невероятно жарко. Я задыхаюсь от этого жара. И кричу.
Пытаюсь.
Проваливаюсь в объятия дракона, чьи красные глаза смотрят с укором. Конечно, он существо древнее, и заботы у него такие же, а тут я со своими мелкими проблемами и привычкой попадать… куда?
Вокруг серо.
И знакомо. Марево, фигуры в нем размыты, и только великое дерево четко как никогда.
— От тебя слишком много беспокойства, — голос дракона заполняет все вокруг. И я вздыхаю. Мне жаль. Мне действительно жаль. Я не собиралась тревожить его… записку послала, и только.
А тут вот…
Моя душа, похоже, не слишком-то держится за тело.
Призрачный пес сует обезглавленную шею под руку, требуя ласки. Он виляет хвостом, и теперь я ощущаю этот хвост как нечто материальное. В принципе ощущаю материальное. И если дотронусь до коры дерева…
— Ты знаешь, что меня прокляли?
— Это не совсем проклятие. — Дракон спустился с ветвей дерева. Он двигался, извиваясь всем телом, и короткие лапы казались этакими рудиментами.
На плавники похоже.
А что, в туманах местных с плавниками всяко удобнее. Они плотные, эти туманы, густые.
— Он просто пьет твою жизненную силу.
А в чем разница?
Дракон усмехнулся. Да, конечно… вдруг да кому-то вздумается мою смерть расследовать? Проклятие увидят, а это преступление… И стало быть, возникнут вопросы. А вот если я тихо скончаюсь от болезни и слабости душевной или наложу на себя руки…
Состав преступления, как говорится, отсутствует.
— Что мне делать?
Спрашивать совета у дракона бессмысленно. Он лишь смотрит.
Дышит.
И горячее его дыхание проникает в тело, не позволяя ему стать частью тумана. Спасибо… мой долг растет, а я понятия не имею, как с ним расплатиться.
— Ты меняешь мир. — Рубиновые глаза закрываются. — Этого довольно… им тоже интересно.
Он про богов?
Богов мне только не хватало, но… пускай. Надо вернуться, и на сей раз я чуяла, что дракон не будет помогать. Почему? Мне пора учиться.
Спасибо.
Уже за встречу.
— Не спеши, человек, — его голос заставлял дрожать очертания улицы, и сами камни наполнялись цветом и жизнью. — Он уже трижды использовал дар, но не получил желаемого…
