Мариника помнит, как впервые встала на крыло. И матушка радовалась, ибо выходило, что Великая мать особенно благоволила к малой дочери своей. Стать бы ей жрицей.
Не сложилась.
Большая буря.
И чужак, которого она обнаружила на берегу. Он был скорее мертв, чем жив, но и тогда поразил Маринику светом души своей… ей никогда прежде не доводилось встречать людей настолько ярких.
Обычная история.
Обычная любовь.
И что с того, что духи моря почти до дна выпили его жизненную силу? И что стал он слабее младенца, а она все больше времени проводила в совином обличье? Любовь преодолела если не все, то многое.
Только его душа стремилась к дому, а ее после матушкиной смерти ничего не держало на болотах. Путь был далек. Сложен.
А возвращение не принесло той радости, которую она ожидала. Новый мир оказался до ужаса непривычен. А люди пугали, кроме разве что Юрако. Да и прошлые годы давали о себе знать: совиное обличье стало привычней человеческого. Теперь она если и могла скидывать перья, то ненадолго.
Ему и того хватало.
Приходилось скрываться, поскольку и на новой земле чужаков не любили, а сила Великой матери была скорее грузом тяжелым, нежели даром.
Потом…
Она помнит свою смерть. И боль. И как звала, как кричала… а он не приходил. И в какое-то мгновение душа ее, выбравшись из огненной ловушки тела, оказалась свободна. Но вместо того чтобы подняться к ветвям Великого дерева, где переродиться и обрести новое воплощение в теле человека ли, зверя, она осталась на земле.
Здесь не было Великого дерева. И тень его если и падала, то не на блудную дочь. Вот и осталось душе томиться, благо остался у нее последним пристанищем камень с дыркой. Еще матушка, отыскав его на берегу реки, вплела силу свою узором серебра, повесила на шею дочери.
— Чего ты хочешь?
Покоя. Возвращения. Слишком долго оставалась она рядом со своим Юрако. А он пусть и из любви, но боялся отпустить. Вот и ослабели совиные крылья.
Юрако срок пришел.
Еще не сегодня, но скоро… потому-то и исполнил он последнюю просьбу Мариники.
Продал мне лавку.
И камень с нею.
Он ведь у меня. Когда? Днем. Сам упал в руки, и вот…
А остальные?
Пришлось увести. На это она еще способна, благо после смерти знания не исчезли. Они убеждены, что я вернулась домой и ныне отдыхаю…
Понятно.
А как мне вернуться в самом деле…
Зверь защитит.
Спасибо.
Как-то это становится утомительным… то кошка, то сова… то собака. Кто следующий в этом зоопарке мертвецов? Мысли злые, но она понимает.
Не обижается.
И прощения просит, но… душа должна уйти. Раньше любовь ее держала, но когда Юрако не станет, когда дух его развеется, чтобы сродниться с миром, и любовь уйдет. Матушка сказывала, а Мариника не верила. С детьми случается подобное. Но теперь… она уже чувствует в себе тягу отомстить.
И как знать, не станет ли она и вправду кровожадным ёкаем…
И чем я могу помочь?
Отпустить.
Как?
Она не знает.
А мне тогда откуда? Призрак качает головой и отступает в тень, а я оказываюсь в темноте кромешной. Пока мы беседовали, сумерки переродились в нормальную ночь, которая черна, густа и вообще непригодна для прогулок.
Так.
Спокойно.
До дома добраться… надо пройти через рыночную площадь, минуть несколько кварталов, причем не самого лучшего толка. Далеко. И опасно.
А тьеринги рядом.
Во всяком случае, до их стоянки вдвое ближе. Примут ли… попытаться стоит.
— Что ж… — Я подула на замерзшие пальцы. Еще немного, и остекленеют, а потом вовсе отвалятся. — Выбор у нас все равно невелик.
Зверь рыкнул.
Он казался взбудораженным и…
Ночь пахла рыбой. Свежей, только-только вытащенной из моря, а потому сохранившей на чешуе легкий йодистый аромат воды. И полежавшей несколько дней… и больше, чем несколько. Соленой и вяленой, копченой в сыром дыму… разной.
Ночь была густой.
Тихой.
Она скрадывала наши шаги, но не стоило обманываться: точно так же она прятала и других. Злодеи? Или жертвы… и будто бы тень мелькнула… сердце ухает и бухает, подгоняет.
В той, в прошлой жизни я редко гуляла по ночам. Да что там говорить, я в принципе гуляла редко, заполняя время свое работой, чтобы до предела и за ним. Но если уж случалось выходить, то в сопровождении, будь то водитель или охранник.
Да и наши ночи мало похожи на здешние.
Фонари. Неон и подсветка. Витрины. Машины. Музыка… а тут…
Идем быстро, но не бежим. Стараемся справиться со страхом. Я стараюсь, а зверь рычит, он разрастается, окружая меня облаком, защищая и успокаивая. В конце концов, среди всех тварей опасных мне достался именно страж.
И…
Мы пересекли площадь, стараясь не слишком обращать внимание на то, что происходит вокруг. Люди или нет, крысы или твари неназываемые, ждущие лишь малости, чтобы наброситься… не думать.
Я вижу цель.
Я иду.
Я…
Чья-то рука вцепилась в плечо, рванула на себя. Я успела ощутить и жесткость пальцев ее, и гнилостый, на редкость мерзкий запах, исходивший от человека.
Я услышала смешок и почувствовала холод у шеи. А потом он, мой несостоявшийся убийца, жутко закричал. И крик его заставил сжаться… что-то скользнуло по шее, обожгло болью. Но испугаться я не успела. Крик стих, а тело… я шагнула в сторону.
И еще.
И не оборачиваться. Зверь там… и у него есть свои потребности, которые он сдерживал, а теперь…
Кто-то побежал.
От собак бегать глупо.
Еще один крик, который на сей раз не затихает долго. Зов о помощи. И надо что-то делать, а я стою, неспособная пошевелиться, зажимаю мокрую шею ладонью и стараюсь не впасть в истерику.
Получалось плохо.
Меня трясло.
И… и зверь, вернувшись под руку, заворчал.
Идти.
Да, верно. Надо идти… надо… шаг и еще… вот так. Уже недалеко. Я, кажется, вижу костры… только тьеринги могут тратить горячие камни попусту… надо окликнуть… позвать… но когда передо мной вырос светловолосый парень в чешуе и шлеме, я сделала то, что сделала бы нормальная женщина, — упала в обморок. И пожалуй, это был наилучший выход.
Скрип.
Протяжный такой скрип. Ненавижу несмазанные двери.
