— Поесть пусть соберут, а то ж там ничего нет.
Он и повозку нашел.
И набросил на холодную скамью шкуру. А другой укрыл мои ноги. Он бы, дай ему волю, укутал бы меня целиком.
Это было… странно?
Пожалуй.
Мы не привыкли к такой заботе. Мы вообще к заботе не привыкли. Жили вот себе, жили… и как быть? Нет, тьеринг ничего не требовал, не настаивал и даже не намекал. Он просто держался рядом, приучая нас к своему присутствию. Необходимости.
А мы… мы были не против.
— Он сперва хотел в городе оставить. — Было тихо, и эта тишина, похоже, действовала на нервы не только мне. — Однако у вас там тесно… я так и сказал. А он тогда справил грамотку на какой-то там берег…
Меня кольнуло дурное предчувствие.
— Идзаёси? — это слово подсказала Иоко.
— Точно, — обрадовался тьеринг. — Земли там прилично… по весне, как просохнет, будем дом закладывать… и я свой поставлю. А хочешь, твой перевезу? Правда, дома у вас — плевком перешибить можно.
— Дурное место.
Некогда там стояло селение. Не такая вот деревушка, которую мы проехали, не заметив, но почти городок с торговой площадью и тремя судьями, наделенными правом решать споры. И людей там жило множество. Быть может, даже несколько тысяч… А потом все исчезли.
Нет, я не знаю, как и отчего. И Иоко не знает. Это было давно, еще до ее рождения, но… слухи остались. Берегом Идзаёси пугали детей, мол, прячется средь камней безликий демон-оно, шепчет голосом моря, зовет подойти поближе.
А сделаешь хоть шаг и провалишься в камни, или на части разорван будешь, или…
Множество вариантов, и не то чтобы Иоко во все эти сказки верила, но ведь был город. А потом пропал вместе с жителями, и не только люди исчезли, но и свиньи, и собаки, и даже куры…
Люди тогдашнего Наместника пытались выяснить, что же случилось, но…
Два десятка их, среди которых числилось три колдуна не из последних, а еще сборщик податей, чиновники всяких рангов, от младшего до того, которому дозволено обряжаться в шафрановые одежды и носить белый нефрит, тоже исчезли.
Они не оставались на ночь.
И охранялись двумя десятками солдат из личной гвардии Наместника. И солдаты клялись, будто глаз не спускали, просто в какой-то миг спустился туман, а когда поднялся, город был вновь пуст.
Вторую экспедицию снаряжали куда как старательней, ибо Император изволил сердиться: ни одна нежить не имеет права вот так, без должного уважения, красть подданных его. Но… все повторилось. Два дня тишины, а на третий пришел туман. Когда же развеян он был ветром, выяснилось, что вновь пропали и ученые мудрецы, и три монаха, и колдуны с чиновниками… правда, на сей раз послали тех, которые рангом пониже, но все равно, подозреваю, получилось обидно.
Тогда-то и решено было город разрушить.
На то послали еще колдуна, прибывшего на остров по слову Императора, а с ним и войско. Но…
Стоит мертвый город.
Цела стена его.
Открыты ворота. И находятся время от времени глупцы, которым мнится, будто их удача достаточно велика, чтобы найти величайшее сокровище… какое?
Никому не ведомо, какое именно, однако клад быть должен.
История та обрастала подробностями, а отец, когда Иоко, еще будучи юной и охочей до чужих тайн, сказал:
— Мертвое надо оставить мертвецам…
И вот теперь это самое мертвое отдали живым, явно пользуясь тем, что эти живые несколько не в курсе местных легенд и сокрытых опасностей.
— Откажись. — Я покрепче сжала зонтик. — Там нельзя селиться. Там…
Повозка наскочила на камень, и я едва не прикусила язык.
— …опасно.
— Женщина, — тьеринг, который умудрялся идти прямо по кустам, будто не замечая, что дорога слишком узка, чтобы хватило места и повозке, и человеку, — я слышал эти сказки. Я не глуп. Я понимаю, что хорошей земли нам не дадут. Но…
— Это не сказки.
Я закрыла глаза.
Холодно.
И холод живет внутри этаким легким беспокойством. Этот неугомонный ведь не отступится. Он… он полезет проверять.
Исчезнет.
А Наместник, убедившись, что проклятие никуда не делось, лишь руками разведет: мол, это не я, это боги пожелали… твою ж… приличные женщины не ругаются, но если очень тянет, то почему бы и нет?
Тьеринг же усмехнулся:
— Беспокоишься?
— Беспокоюсь, — призналась я.
И девочка шмыгнула носом.
— Плохое место. — Она выбралась из мехового кокона, но лишь затем, чтобы снова спрятаться. — Там смерть живет.
— Знаю. — Тьеринг все же остановился, пропуская повозку на повороте, но потом вновь ее догнал. Он, несмотря на то что одет был легко, кажется, вовсе не ощущал холода.
Шапку ему сшить, что ли, пока уши вовсе не отморозил.
— Но у нас свои способы…
— Самоуверенность еще никому на пользу не шла.
— Я не самоуверенный, я опытный, — возразил он. — Но мне нравится, что ты беспокоишься. Значит, я тебе небезразличен.
Я отвернулась. Пусть думает что хочет, но… одного я его не отпущу. Видящая? Если уж положено видеть, то буду. И быть может, богиня, раз уж снизошла до меня, явившись лично, подскажет, что и как делать. Или не делать…
А то ишь, опытный… будто до него другие не ходили. Небось каждый тоже полагал себя уникальным специалистом, который прямо с ходу поймет, в чем дело… огреть бы его зонтиком по слишком умной голове, исключительно прояснения сознания ради…
— Когда ты злишься, ты перестаешь быть похожей на куклу, — доверительно произнес тьеринг и сделал шаг назад.
На куклу, значит?
Я…
— …иногда и тронуть страшно. — Тьеринг перепрыгнул через черный камень. — А что это за женщина такая, до которой и не дотронуться…
Я фыркнула и отвернулась.
Что он понимает в красоте?
Мы ведь старались. Не для богини же, в самом-то деле… нет, и для нее тоже, потому как нельзя появляться пред очами ее в облике недостойном. Это неуважение, но… желтое платье, слишком уж яркое… и нижнее цвета багряных листьев… вышивка тонкой нитью, когда обозначаются лишь контуры…
Пояс, над которым оннасю колдовала час. И гораздо дольше над моей прической, соорудив из волос нечто удивительное и в то же время хрупкое. Помнится, я еще подумала, что для вдовы это немного чересчур, но сама же эту мысль прогнала.
Год минул.
Приличия соблюдены, хотя наш муженек и их не стоил. А богиня… богине мы везем горсть красного риса. И черного тоже. И еще золотые заколки-ракушки, которые еще мой отец делал.
