Дракона?
Быть может.
От него остались кости и еще память, воплощенная в рисунках.
Кто рисует тушью по камню?
Тот, кому есть что рассказать. И почерк меняется. Я иду вдоль стены, читая просьбы чужих людей, только каждое прочитанное слово тотчас забывается. Правильно, ведь эти послания предназначены не мне. Для меня — зеркала.
Загляни та, которая называет себя Иоко.
Кого ты видишь?
Себя.
Я смотрю на медные лица.
И бронзовые.
Серебряные.
Даже каменные, что удивительно, но удивляться сил нет. Эти особенно белы, и здесь сквозь ставшие уже привычными черты лица проступают иные. Вот мой нос… тот прежний, немного широковатый, приплюснутый. Помнится, одно время я всерьез раздумывала, не сделать ли мне операцию. К счастью, так и не нашла времени…
Губы Иоко, но привычка поджимать их — моя. И морщинки, что возникли то ли на фарфоровом блюде, в котором плескалась вода, то ли на лбу, — тоже мои. Там, в моем мире, я постоянно хмурилась.
Много думала.
И так не научилась быть счастливой.
В этом ли дело? Нет… если бы всем несчастным давали второй шанс… мне повезло? Почему? Глупый вопрос. Потому что… мироздание знает лучше. И если я здесь, то надо выбросить из головы всякие глупости и заняться делом.
Лавку открыть.
Отпустить Шину. Я вижу, как она постепенно отдаляется, и понимаю, что никогда-то мы не были близки. Ни с кем не были, но Шину зависела от меня куда меньше, чем другие.
И она не верит.
Она помнит слабость мою и никчемность. Разорение. И голод. Шину в отличие от прочих доводилось голодать…
Я тронула воду пальцем, и по лицу моему пошли круги. Впрочем, отражение вскоре выровнялось, а по краям чаши побежали огоньки. Красиво…
Именно Шину я собиралась назначить своим доверенным лицом. И распорядительницей дома. Ею вполне может быть и замужняя женщина. А Шину знает цену деньгам. У нее опыт. И привычки правильные. И… и отражение хмурится. Значит, ошибка?
Она не станет возиться с другими.
Почему только здесь я поняла это с кристальной ясностью? Храм все-таки… и дух богини рядом. А Шину… нет, она не плохая. И не хорошая. Просто женщина с непростой судьбой, привыкшая заботиться о себе.
Как я…
Та прежняя я тоже терпеть не могла слабых. Ей казалось, что слабость — это что-то вроде болезни, причем заразной. И стоит посочувствовать кому-то, как всенепременно ее подхватишь.
Я выживала слабых.
Доводила до слез, до истерик, до срывов. И увольняла со спокойной душой. В бизнесе нет места тонкой душевной организации. Мне казалось, что я права. А теперь…
Расплата?
Наказание?
И мой личный ад? Но… нет, в аду души мучаются, а я не чувствую себя несчастной. Напротив, жизнь моя обрела смысл. Раньше, там, дома, его не было. Точнее, мне казалось, что смысл имелся… заключить контракт, обойти конкурентов, сорвать очередной куш… провести переговоры и доказать всем вокруг, что я не утратила хватки.
Железная женщина.
Я воспринимала это за комплимент, особенно потом, после развода. Я заставила себя стать еще более железной, чтобы ни у кого и тени сомнения не возникло, что мне доступны простые человеческие эмоции…
Вода вздрогнула.
И снова.
Дождь?
Слезы.
Я не плачу. Там, дома, я запретила себе плакать, а здесь… Иоко вечно лила слезы, если не внешне, потому как слезы злили и матушку, и мужа, то в душе. Она была именно тем типом человека, который я от души презирала: балованная с одной стороны и с другой — совершенно беспомощная.
И вот я…
Мы…
Здесь. Я коснулась воды, стирая слезу на призрачной щеке.
Для кого это шанс? Для обеих… ее душа ушла, так мне сказал дракон. И я ему поверила, ведь драконы мудры, но… вдруг да не совсем ушла? Вдруг то, что осталось, вовсе не память тела и эхо разума, как я себе представляла, а нечто гораздо большее? Мне стоит попросить прощения.
За что?
Ни за что. Просто так. Я… я постараюсь сделать так, чтобы ты, если вдруг обернешься, выпадешь из круга перерождений, увидела, что все это не зря…
— Спасибо. — Я судорожно вздохнула, и вздох этот прокатился по храму, тревожа и пыль, и солнечный свет, и белые одеяния статуи.
Здесь ее изобразили старухой.
Лицо из черного камня. Длинный нос. Глаза навыкате. Нижняя губа свисает, и видны кривые темные зубы. Ее уродство столь велико, что само по себе завораживает. Но для меня сквозь эти резные черты проступают другие…
Она смотрит на меня.
Улыбается.
Она протянула руку, и я вложила в нее подарок.
— Не уверена, что поступаю верно, — я присела у ног статуи, — но… спасибо… за то, что помогла понять… мне не хватало этого. Еще дома не хватало… я всегда пыталась быть сильной. Самой сильной, самой умной… самой первой… меня этому учили. А вот быть собой — нет… значит, Шину стоит отпустить… нет, я ее не держу, но были мысли… и кто тогда? Юкико? Она точно не справится… Кэед… подозреваю, что те письма, которые она читает и злится, тоже неспроста. Куда ей лавку-то? А вот школой руководить ей бы понравилось… тип характера соответствующий, когда она, конечно, забывает о том, что стоит выше прочих.
Мацухито… с ней непонятно.
Слезы.
Вздохи… и все-таки ей хватает смелости ускользать из дому. Она думает, что я ничего не знаю. Шину… молчит, как и остальные, значит, чем бы ни занималась Мацухито, это не опасно.
Кем бы.
И мне стоило бы взглянуть на ее ухажера, хотя бы затем, чтобы увериться, что человек он неплохой…
Араши?
Ветер в голове и…
Разве об этом думают в храме? Почему бы и нет. Молиться я все равно не умею, но вот спросить…
— Проклятый колдун не отступится?
Качнулись белые одежды, хотя ветра здесь не было.
Конечно, нет. И глупо было бы ждать иного. Но что ему нужно на самом-то деле? Деньги? Сдается мне, что отмеченный печатью мертвого бога не бедствует.
И ладно, одна попытка.
Другая.
Но коль жертва оказалась упряма… или дело не в его желании, но в сделке? Матушка решила избавиться от меня раз и навсегда, наняла колдуна, а тот решил принести клятву?
Неразумно.
Я вздыхаю.
И вздох этот катится, катится, наполняя храм до краев. К нему присоединяются голоса людей, которым случалось бывать здесь. Эхо объемно. Оно оглушает, путает, подавляет. И стоит на мгновение закрыть глаза, как я теряюсь в толпе.
