Спокойно.
Они остановились у моих ворот. И колдун, заглянув мне в глаза, усмехнулся: мол, я чую твой страх. И это разумно с твоей стороны — бояться. Только разум не спасет.
Не…
Я сглотнула.
А он повернулся к соседскому дому и указал на ворота.
И снова кто-то рассмеялся, громко так…
Призрак.
Выходи.
Раз-два-три-четыре-пять… я иду тебя искать…
…стук.
Открывает толстуха, и ойкает, и отступает, клянясь, что знать ничего не знает, но солдаты подхватывают ее под руки. А колдун, сделав шаг, оказывается перед женщиной. Она еще более уродлива, чем в том моем полусне. Толста. Неряшлива.
Напугана.
Я вижу, как двигаются ее губы.
Она слабая женщина. И во всем слушалась мужа, ибо так положено от сотворения времен, что женщине надлежит быть покорной… а он…
Колдун стискивает толстые щеки, и рот приоткрывается, выпуская нить слюны. Он смотрит в глаза, долго так… а потом отталкивает женщину. И та бы упала, но солдаты не позволяют.
Выводят мужчину.
Вернее, выносят. Он висит в руках солдат, и с головы его течет кровь. А сама голова мотается… колдун отступает. Подает знак. И соседа кидают на землю, чтобы, перевернув на живот, стянуть руки за спиной. Веревка прочна, и край ее захлестывает шею.
Солдаты знают свое дело.
Женщина воет, пока кто-то пощечиной не прерывает ее вой. Она замолкает, прижимая руки к груди, и просто раскачивается. Пока взгляд ее не упирается в меня. Я же понимаю, что все это время просто стою на улице, глядя на то, на что глядеть бы и не стоило, что прочие соседи если и наблюдают, то издали, исподтишка, а я…
— Ты! — толстый палец ткнул в мою сторону. — Это все она! Она…
Женщина вскочила.
И как-то так вышло, что никто не дернулся ее остановить. Она бросилась ко мне, спотыкаясь, но чудом удерживаясь на ногах. А я… я ничего не успела сделать.
Вот стою.
Вот бьюсь пойманной рыбешкой в цепких пальцах.
— Ты… ты… лезла… следила… думаешь, не знаю… я все про тебя знаю, проклятая… — Она трясла меня, а я слабо отбивалась.
Колдун смотрел.
Улыбался.
И… если я умру сейчас, то это будет несчастным случаем. Всего-навсего. Но нет, он взмахнул рукой, и пара солдат устремилась к толстухе. Ее опрокинули.
Я тоже упала.
Заломили руки. Скрутили. Пнули пару раз и, связав, бросили в пыли. Мне же никто и руки не подал.
— Ты и она… проклятая старуха…
Кошка, выглянув во двор, подошла ко мне и потерлась о мою руку. Мол, вставай. Нечего позориться. Помогать мне не стали.
Колдун стоял.
Улыбался.
И выглядел невероятно довольным.
— Что тебе на самом деле надо? — спросила я шепотом, но готова поклясться, что вопрос он понял. И прижал палец к губам: мол, не здесь.
Не сейчас.
Слишком много лишних ушей. И неужели я хочу, чтобы все эти любопытные люди оказались в курсе наших с исиго дел? Он махнул рукой, словно отсылая меня. А я подчинилась.
Закрыла ворота.
Прислонилась к ним спиной. Застыла, дрожа от страха… и ощущение призрака, который вновь появился, не принесло успокоения… колдуна он не тронет.
Косточка.
Я должна найти ту косточку, которую они сохранили, чтобы управлять стражем… я глупая, обезопасила себя и успокоилась. А если исиго решит… я вцепилась в собачий зуб, который носила, с собой и судорожно выдохнула.
Как быть?
Он заглянул.
Потом.
Уже под вечер, когда сгустились сумерки, а духи-тенгу повыползали из своих укрытий. Они облепили старую сосну, что росла в соседском дворе. Самые смелые спустились на крышу. И кошка шипела, выгибала спину, но духи были чересчур любопытны.
В темноте они гляделись этакими уродливыми птицами. Несоразмерно огромные клювы. Крылья куцые и когтистые лапы, что перебирали глиняные черепички на крыше.
Духи вздыхали.
Перешептывались, перекидывая друг другу новости…
…в доме нашли тело.
…закутанное в старое одеяло, спрятанное в яме… нечистое…
…и еще одно, захороненное в другой комнатушке…
Про второе я ничего не знала, поэтому слушала духов, а те и рады были стараться. Тела уложили на волокушу. И стражник облил их водой, а потом положил на грудь освященные в храме монеты.
Мало ли…
Дом обыскали.
И все добро, которое было найдено, вытаскивали во двор. Исиго брал в руки каждую вещь, а потом диктовал писцам, как надлежит ее занести в перечень.
Скучно.
Стражники искали свидетелей. И к нам заглянули, но я сказала, что ничего не знаю, поскольку соседи не слишком-то желали с нами общаться… поверили?
Нет?
Нехорошо лгать следствию, но…
Кошка следила за людьми, и духи-тенгу приняли ее за свою.
— Боишься? — за спиной раздался детский голосок. Я обернулась и увидела босоногого мальчишку, который стоял, прижимая к груди тряпичный мяч. Мяч выглядел затасканным, а мальчишка бледным.
Очередной дух.
И что теперь?
Отыскать, где лежит его тело…
— Там, — он указал на двор. — Он меня утопил… давно еще… а мама спрятала. Она побоялась, что его казнят. Он был почти взрослый. И она останется вовсе без сыновей.
Он улыбнулся детской щербатой улыбкой.
— Она поверила, что он не нарочно… мы играли в пруду, и он меня утопил. Он хотел быть единственным сыном. Наследником. А еще ему нравилось делать больно, но никто в это не верил. Я ей говорил. Раньше. Давно.
— Мне жаль.
Мальчишка махнул рукой и опустился на доски.
— У тебя хорошо… я буду заглядывать. А можно погладить?
— Если не боишься…
Он коснулся шерсти призрачного зверя, и пес заворчал, но не зло, скорее предупреждая: не следует совсем уж вольничать. Все-таки он не собака в полной мере, а призрачный страж.
— Чего мне бояться? — Мальчишка гладил безголового пса. И в этой картине было что-то сюрреалистически-идиллическое.
И действительно, чего…
— Она его всегда любила больше…
Кошка, бросив крышу и духов, перебралась на дерево, откуда наблюдала уже за нами. В желтых глазах ее застыл упрек.
Несправедливо.
Или…
