Мальчишка покачнулся и осел.
— Погоди. Отнеси его в дом… надо только комнату найти…
…почище.
Пыль была везде.
Серые клубки в углах. Паутина и тонкие нити-сталактиты, что свисали с потолка. Я смахнула их, а после долго отдирала от одежды. Груда тряпья вместо постели… и это грозный колдун?
— Иди. — Я присела рядом с мальчишкой, который скрутился клубком и, обняв себя за живот, тихо стонал. — Скажи, что я прошу… что мне очень нужна помощь…
Это не магия.
Я бы увидела… наверное, увидела бы… как вижу бледную тень в его изголовье.
— Нет. — Я погладила волосы, в которых запутались перышки, бледные и свалявшиеся, они казались мне еще одним симптомом болезни.
Какой?
Что-то заразное?
Нет, он бы понял, или… или не болезнь?
Белая тень тоже склонилась, и мальчишка открыл глаза.
— Мама?
— Мама, — согласилась я.
— Мне больно…
— Потерпи, скоро станет легче…
И надеюсь, потому что ему помогут… лекарь из страны Хинай… только вряд ли у него есть антибиотики. И «Скорую» здесь не вызовешь, чтобы с мигалкой и реанимационным набором… и если что-то действительно серьезное…
— Ты не мама. — Сознание его прояснилось.
— Прости.
— Ничего… я ее не помню совсем… я составил бумагу… у Юкико будет мальчик… мой сын… — Он облизал пересохшие губы. — Я хотел сказать ей… потом… если что-то случится… брак по доверенности… ты отдашь мне ее?
— Отдам.
Он скривился, сдерживая стон.
— Она получит дом… и наследство… я написал наставнику… он проследит… не знаю, что со мной… болит живот…
Он недоговорил, но дернулся, а в следующее мгновение его вырвало.
Бурым.
И зеленым.
И запах такой характерно-кисловатый, рвотных масс.
— Она не будет ни в чем нуждаться…
…кроме твоей заботы, к которой постепенно привыкла. И… думай, чтоб тебя… если не магия, то… болезнь? Аппендицит или панкреатит? Или еще что-то желудочно-кишечное, требующее вмешательства хирурга, а потому априори смертельное…
Нет.
Непохоже.
Он давно выглядел не лучшим образом и… я закрыла глаза, отрешаясь от происходящего. Я ведь знаю если не все, то довольно многое…
Факты.
Он никогда не жаловался, но это ни о чем не говорит. Здесь вообще не принято жаловаться, и до недавнего времени эту привычку местных я полагала скорее достоинством.
Еще?
Он жил у нас, и… ему явно стало лучше, и намного… болезнь, если это болезнь, отступила… значит, маловероятно, что… аппендицит не развивается так долго и медленно. Дело в другом. Но я не врач, а потому сейчас гадаю по звездам. Бессмысленное занятие, но…
— Сдохнет. — Шипение прервало мои мысли. А следом раздался мерзковатый смех. — Сдохнет, сдохнет…
Старуха постучала палкой по полу, и звук этот резкий все перевернул.
Конечно.
Она его ненавидит, что видно невооруженным глазом. А ненависть — хороший повод… отравление… не сразу, поскольку это подозрительно, а вот постепенное, малыми дозами… И потому у нас ему стало лучше, старуха не могла добраться, а молодой организм переварил отраву, чем бы она ни была. Но колдун вернулся, а она…
— Что ты ему дала? — Я повернулась к старухе, которая вошла в комнату и застыла, вытянув морщинистую шею. Слишком длинная, какая-то кривая, та была тонкой и манила своей показной беззащитностью.
Я не поверила.
Темные руки. Пальцы крючковаты. Губы шевелятся, чмокают, будто старуха что-то жует… все-таки она не человек? Человек, я не вижу за этим уродливым обличьем иного.
— Сдохнет, сдохнет… — Она дернула задом, будто собираясь пуститься в пляс. — Ишь, развелось… моих топили… всех топили… в колодце… сказали, проклятые… а этот живой… служит… проклятый… надо всех извести… мор на деревни…
Она бормотала что-то еще про мор и мертвецов, которые выходят плясать в полночь, про воду из колодца, стиравшую разум, про берега, где младенчики плетут косы из водорослей. А привязав их к лодкам, лодки топят…
Она была настолько ненормальна, что…
— Вон поди, — велела я, но услышана не была.
Отравление. Что делают при отравлениях? Поят… активированный уголь еще дают. И промывают желудок, хотя сомневаюсь, что здесь я найду клизму.
Чистая вода…
И небезопасно оставлять их вдвоем. Со старухи станется разбить голову мальчишке, просто из ненависти…
Я выволокла ее из дома, а старуха не сопротивлялась.
— Сдохнет… теперь точно сдохнет… пойдет вниз-вниз и по лесенке… я спасла… всех спасла…
Она сделала шаг и упала.
И затряслась всем телом.
Завыла страшно, а мой пес подхватил этот вой, и от дуэта этого взлетели вороны, закружились с карканьем… и не только вороны, дом содрогнулся, распадаясь на несколько сущностей. Потом придется его чистить, но…
Потом.
Вода.
И кувшин.
И колдун, который еще был жив. Я поила его, как умела, не обращая внимания, что вода льется по шее, на грязное платье, на кучу тряпья, на мое кимоно, которое после сегодняшней прогулки только выбросить. Я вливала воду силой, а когда ее стало слишком много, перевернула тело на бок. И организм понял, чего хотят.
Его рвало.
Водой, и желтоватой жижей, и еще чем-то слизистым и пенным. В полумраке не разглядеть… а я, кое-как отерев лицо, заставила его снова пить.
Если яд давали давно, то вода не поможет. Он в крови и печени, и нужно переливание, а еще детоксикация. И с таким же успехом можно желать золотую башню с парой единорогов при ней. Бессмысленно…
Но я не позволю мальчишке умереть.
Если есть малейший шанс.
Если…
Они пришли, когда он перестал стонать, но лег на бок и дышал, слабо, вяло, но все равно дышал. И пульс был. Я сидела рядом, держа его за руку… я ждала, думала, что вот еще немного, и нить этого пульса оборвется, но… он был.
Я говорила мальчишке, шептала, что уходить никак нельзя, у него обязательства, и вообще колдунов мало, но… это все, что я могла сделать, и ощущение собственного бессилия, этакой вопиющей бесполезности, раздражало.
А потом пришли они.
Смешной толстяк в зеленом кимоно, надетом явно в спешке, ибо было оно запахнуто на левую сторону, как делают покойникам, и Бьорн с огромным сундуком.
Сундук он нес бережно.
