ГЛАВА 21
Икар
Соня спит. И ей снится сон. Сон снится ей сразу в виде японского аниме. Икар и Дедал стоят на скале. У Икара лицо Сони. Жара, пот течет по лицу, соль на губах. Огромная тень падает на почти готовое крыло. Икар поднимает голову и видит Дедала.
— Человек не птица, брось эту затею, — говорит Дедал.
Икар не согласен.
— Человек умнее птиц, мы из нее суп делаем. И уступим им право смотреть на нас сверху?
— Уйми гордыню! Птицы летают, потому что просты и бесхитростны. За это бог наградил их крыльями.
— Нет. Я не смирюсь! Отойди!
Икар берет крылья и направляется к краю скалы. В небе парит альбатрос. Икар прицепляет крылья, затягивает ремни, разбегается, прыгает. Он летит! Все выше и выше! Он парит над сверкающим морем почти наравне с альбатросом. Взмах-взмах! Еще выше! Еще! И вот уже лучи солнца обжигают его лицо. Внезапно крылья вспыхивают, словно бумага над пламенем газовой конфорки. Икар кричит и летит вниз пылающим мотыльком, на камни. Удар!
Соня резко открывает глаза и вскакивает. Ветер распахнул окно и теперь стучит рамой о стену. Шелест листвы. Соня поднимается с постели, подходит к окну и закрывает его. Но ей не спится. Она одевается и выходит из комнаты.
Чайник закипает быстро, и шум его кипения такой дружеский. Да, именно дружеский. Чайник — самый надежный друг человека ночью. Сначала он сердится, что его потревожили, а потом затихает умиротворенно. И чай, это волшебное растение, дарит кипятку свой аромат и вкус.
Соня смотрит, как оседают чаинки на дно стакана и ждет, когда чай остынет. В свете желтой лампы растение с огромными листьями, похожими на лапы лешего, танцует на еле заметном ветерке.
Появляется Одиночество. Сонин близнец цвета электричества тихо сидит напротив нее и улыбается.
— Как думаешь, Рита вернет его? — спрашивает Соня.
— А тебе-то что?
— Ну, если она сможет, значит, и я могла, — задумывается Соня.
Одиночество усмехается.
— Все еще жалеешь?
Соня качает головой.
— Нет. Но… Есть какая-то незаконченность. Я ведь тоже не ангел. Была и моя вина в чем-то.
— Не надоело? Целый год по кругу. Одно и то же. Рите-то все говоришь, как умная. Скажи лучше, что ты решила?
— О чем ты? — Соня насторожено смотрит Одиночеству в глаза.
— Ну-ну. Типа не понимает она. Я про Джонни. Пойдешь завтра?
— Пойду, — подумав, отвечает Соня.
— Серф? Или серф с Джонни? — в глазах Одиночества насмешка.
— Серф. Мне это надо. Ветер, вода. Свобода. Это танго с ветром. А Джонни — он странный. Но я ничего не хочу. Он пугает меня, мне кажется, он придурок.
— Ты вроде оправдываешься? — Одиночество царапает Соню взглядом.
— Я? Оправдываюсь? — Соня возмущается, и Одиночество идет на попятный.
— Нет? Ну, смотри. Чтобы беды не вышло.
— Отвали! Не опускай мне самооценку.
Соня начинает пить остывший чай.
— Скажи, — просит ее электрический подросток, — какой у него вкус?
— Ну, как запах растений, только жидкий.
— Круто. Ради этого я бы мог стать человеком.
— А больше ни ради чего?
— Не знаю. Я просто подумал, когда смотрел, как вы тут рыдаете все по очереди, что у жизни должен быть вкус, что в этом ее смысл. Просто вы всегда ждете, что у жизни будет вкус клубничного варенья, а у нее иногда вкус оливок. Просто вы этого не поняли сразу.
— Иногда у нее вкус говна, Оди, — говорит Соня. — Ладно. Не будем об этом.
Соня замолкает и фокусирует взглядом в стекле стакана. Ей нравится смотреть, как свет преломляется в гранях, в ее голове в этот момент роятся не мысли, а рифмы. Да. Именно рифмы. Ветер рифмуется с дыханием, качание растений с шагами танго в памяти Сони, созвездия в черном небе и россыпь огоньков внизу поселка. Мир — это бесконечный коридор рифм. Любое событие в мире обязательно имеет форму — вот что внезапно понимает Соня. И в этом смысл. Она вопросительно смотрит на Оди.
— Ты хочешь узнать, прочитал ли я твои мысли? Прочитал. Ты права насчет рифм. Мир написан стихами. Поэтому нет смысла делать плохие поступки. Они вернутся к тебе рифмой. Творец мира — величайший из поэтов и гениальнейший из музыкантов.
ГЛАВА 22
Утро Джонни. Побег
Утро находит Джонни раскинувшимся в кровати Котенка. Джонни просыпается и, глянув на мобильник, осторожно поворачивает голову. Котенок посапывает рядом. Аккуратно откинув одеяло, Джонни сползает на пол и начинает собирать одежду.
Потом он идет в душевую, достает из рюкзака станок, гель и начинает бриться. Спину щиплет, и Джонни поворачивается к зеркалу, чтобы рассмотреть, насколько Котенок была с ним жестока. Она ни в чем себе не отказывала. Джонни не в восторге от этого.
— Вот сучка, — говорит Джонни и обещает: — Ладно, зачтем в общий баланс.
Он надевает футболку, смотрит на свои руки и видит волдыри. Волдыри. Довольно крупные водянистые волдыри на багровой коже.
— Соня же заметит их? — говорит Джонни сам себе. — Заметит. Пожалеет. Жалость! Жалость и восхищение. Восхищение. Восхищения и так хватает. Я же учитель. А это будет жалость. И Сонина башенка даст первую трещинку. Мало времени. Надо применять интенсивные методы. А если не пожалеет? Ну вот и узнаем все про нее.
Джонни выходит из душевой. Котенок все еще спит. Взяв рюкзак, Джонни направляется к дверям.
После ночи воздух еще свеж. Звуки кристально чисты. И запахи цветов смешиваются с запахами булочек. Этого никогда не оценить жителю прибрежного города, для него это само собой разумеющееся и потому незаметное. Это для приехавших из городов-работяг, из городов-заводов такое утро — чудо, поэтому они и идут по бульвару ошалевшие, с блаженными лицами, словно каждый вдох — какое-то невероятное счастье. А впрочем, почему как? Так и есть. Каждый вдох здесь — невероятное счастье, которое стоит для приехавших изрядных денег, а местным дано даром по праву рождения. Для местных счастье — приезжие. Деньги. Они привозят деньги, а остальное тут есть и так. И совершенно бесплатно. Джонни идет по бульвару мимо лотков с сувенирами, среди редкого потока приезжих — они сразу видны по блаженным улыбкам и сияющим глазам — и разглядывает лотки с сувенирами.
На лотках в основном раковины. Раковины, поделки из них и пейзажи с видом на море. Люди любят море. Они тоскуют по нему долгой длинной зимой. Они счастливые, у них есть смысл жизни: заработать денег и приехать на море. И они хотят увезти кусок счастья с собой, на север. Поэтому они покупают экзоскелеты моллюсков, и моллюски расплачиваются за это своей жизнью.
Когда-то в детстве Джонни было очень жаль и медуз, и моллюсков, он даже ходил собирать их и бросать обратно в море, но потом постепенно привык к тому, что смерть — неизбежное свойство жизни. Мало того, смерть — часть жизни. Есть бытие и небытие, смерть — часть бытия. Это понимание пришло к Джонни в возрасте двенадцати лет, когда жизнь вынудила его самостоятельно совершить первое убийство. До этого он ел мясо спокойно и не задумывался о том, что это кусок чужого тела, потому что оно было упаковано в полиэтилен и очищено от греха магазином.
