Положив очки на парус, он ныряет с доски в воду. Его тело по-дельфиньи ловко уходит в глубину. Теперь Соня остается на две долгих минуты одна. Совсем одна, Джонни выныривает довольно далеко в стороне. Соню несет ветром, и она понимает, что она с этой доской одна ничего не сможет сделать. Это еще одно беспокойство. Но Джонни отлично плавает, он быстро догоняет доску. Он красивый, очень красивый. Мокрые волосы, капельки воды на загорелой коже.
— Держи! — Джонни протягивает Соне небольшую южную раковину. Она белая, шипастая и совсем нездешняя.
— Вау! Последний раз я видела такую в Египте. В Черном море они не водятся. Я обломала тебя?
Соня заглядывает в глаза Джонни и с удивлением чувствует тревогу. Она думает о том, что Джонни хотел удивить ее, и в это не было ничего плохого. Надо было просто подыграть ему. Но… а вдруг это чувство — лазутчик. Соне становится страшно. Она замирает с раковиной в руке. Шипы колют ладонь, и ей мерещится в этом знак.
— Немного, — признается Джонни. — Я купил ее утром на бульваре. Хотел развлечь тебя. Видишь? У меня нет от тебя секретов. Как тебе удалось такое сделать со мной? Даже не знаю.
— Спасибо. Она красивая. Ладно. Будем считать, что ты достал ее со дна. Ведь ты достал бы. Да?
Джонни улыбается, а вода несет их к берегу. Соня смотрит в воду и болтает ногами. Она чувствует, что сдала свою крепость. Что таможня пропустила Джонни, поставив штамп в паспорт не потому, что Джонни не везет контрабанду, а потому что ее не нашли. И контрразведка уже приняла решение не спускать с Джонни глаз.
Джонни рывком выбирается на доску. Между ними мачта — как кинжал, как шлагбаум таможни, как решетка тюремной камеры. Джонни начинает разглядывать свои раскаленно-красные ожоги на руках.
— А все-таки, — говорит Соня, — тебе стоит надеть что-то с длинным рукавом. Будут волдыри.
Джонни усмехается.
— Какое дело тебе до простого парня с пляжа?
— Ты прав. Никакого. Это ты хотел услышать?
Джонни брызгает на Соню водой. Соня улыбается и рассматривает раковину. Они молчат.
Вода — темная, огромная масса медленно вздыхает под серфом. И внизу бездна.
— Кажется, там — бездна, — говорит Соня.
— Но ведь и небо тоже бездна. Я люблю быть здесь. На грани двух бездн. Здесь я лучше понимаю жизнь. Здесь она такова, какова есть на самом деле.
— И что ты про нее понял?
— Понял, что ты во всем виновата. Это из-за тебя я болел в детстве ангиной. И вообще, все, что было со мной, было из-за тебя. Ты была причиной всех моих историй.
— Как я могла быть причиной? Ты же меня тогда еще не знал.
— Причина всегда в будущем, — говорит Джонни. — Цель — вот причина всех поступков. Разве нет?
— Ты меня запутал. Тогда получается, что причина того, что я тут с тобой разговариваю, где-то впереди?
— Думаю, да.
Соне становится тревожно, она думает минуту и принимает решение.
— Знаешь, мне пора на берег!
— Как скажешь.
Джонни начинает поднимать парус. А Соня опять вспоминает. Джонни чем-то напоминает ей Вадика. Чем? Взглядом охотника? Тем, что по его лицу не прочитать его мыслей? Тем, что никогда не знаешь, что он придумал?
Это был их самый первый танец вдвоем. Уже после того, как Вадик приехал к Соне после ее болезни, после того, как они переспали, потому что ей было тоскливо и одиноко зимой. И она даже не думала о том, какой Вадик танцор, тем более он же собрался учить ее танцевать. Но и об этом она не думала. Ей просто было с ним тепло, как будто он был ее братом, как будто они с детства были знакомы. И еще.
Был еще один момент, который позже, когда сказка закончилась, Соня осознала. Почему-то с самого детства она была уверена, что в мире должен быть человек, какой-то другой человек, не она сама, который сделает ее счастливой и радостной. Что ради этого человека и счастья с ним она должна отказаться от всего: от себя, от своих надежд, даже от мечты, если того потребует необходимость быть вдвоем. Но это не пугало Соню. Она была уверена, что этот ее человек будет с ней потому, что ему будет нужна ее, Сонина, мечта так же, как она нужна ей. И в этом будет смысл из единства. И Вадик выглядел именно таким человеком. Выглядел. Но у него была своя мечта. Такая же, как у нее, у Сони. Только он не видел ее рядом с Собой в будущем. В мечте Вадика Соне не было места, она была ступенькой к мечте. Вот в чем дело.
Потом Соня мучительно думала и не могла понять, откуда она взяла идею, что в мире должен быть такой человек. Может быть, она прочитала это в сказке Андерсена? Потом, уже лежа на больничной койке, Соня осознала, что эта мысль была не ее собственная. Эта мысль была навязана ей миром, а Соня приняла ее как свою только для того, чтобы мир согласился ее принять в свою игру. И это было так смешно, что даже не обидно, и даже не грустно. И даже успокоило Соню. Это была первая здравая мысль, от которой она, как от берега, оттолкнулась в будущее.
Но тогда это был их первый танец.
Они стояли в центре зала, и Вадик говорил, а она слушала. И для нее эти слова были понятны, ведь именно это она пыталась донести до Николая все время, пока они были вместе. Она была так благодарна Вадику за то, что он думал ее мыслями. Только потом она поняла, что Вадик просто слово в слово повторил ее собственные слова, подслушанные, когда она в припадке ярости орала на Николая.
— Понимаешь, танго — это не просто танец. Это танец двух зверей. Самца и самки. Нет никакой любви, есть война. Самец хочет победить самку, самка хочет обмануть самца. Понимаешь? Они охотятся друг на друга. Вот это и должно быть в танце.
Ей все нравилось в том, что говорил Вадик, кроме одного слова «война». Нет. Не война. Игра. Война — это насмерть, а игра — это война понарошку. Игра — это война за любовь, ради любви, война за совместное счастье, а настоящая война не предполагает счастья. Она предполагает победу одного над другим. И никакого счастья. Несчастье для обоих. Просто одному проигрыш, а другому победа. И одно общее несчастье.
В игре главное сдача крепости, а в войне ее разорение. Это не нравилось Соне.
И она изложила свою концепцию танго.
— Да. Но они скорее играют. Их цель не смерть, а что-то третье. Создание нового качества.
Вадик не стал спорить, но и не согласился. Он просто провалил энергию ее посыла.
Сказал как-то неопределенно:
— Ну да… Что-то вроде этого, — и тут же весело спросил. — Ну? Музыку кто будет включать?
— Могу я. Нет проблем.
Соня сходила к ноутбуку, оставленному на столе, и нажала кнопку «Play».
Раздались первые звуки аккордеона, и они начали сходиться. Соня сразу обратила внимание, что в движениях Вадик была некая грациозность, свойственная танцорам, но того, о чем он говорил, и того, чего она ждала, не было. Это насторожило Соню, но она решила посмотреть, что будет дальше. Возможно, она просто не поняла?
