Ангельская чистота.
Она закрывала глаза и ясно видела, что жизнь с Вадиком была погружением в багровую геену. И теперь ей хотелось всплыть, пока еще душа не выгорела до тла.
Волосы надо было обязательно сжечь. И Соня подожгла их над плитой, потом просто отвратительно воняло, как в Освенциме — паленой человечиной.
Но этого было мало, слово «отрезать» не отпускало.
Она вернулась в комнату и поняла, что все эти фотографии, плакаты на стенах и даже обои пропитаны миазмами ада. Запах серы исходил от стен.
— Отрезать!
Она срезала обои ножом, словно ткань прошлого, словно бинты, присохшие к гнойным ранам. Ушла почти вся ночь.
Под утро Соня надела шапку на свою бритую голову, сгрузила обрывки обоев на простыню, которая стала первой свидетельницей их с Вадиком соития, связала ее в огромный узел и потащила на улицу.
Холодный воздух рванул в легкие, и начался приступ кашля. Он свалил Соню на колени и не отпускал, пока из горла не полетели куски какой-то черной дряни вместе с кровью. И последним изо рта на снег вывалился темный медузоподобный гомункулус.
Он пищал, открывая алчный ротик, и его лицо — жуткая копия лица Вадика — морщилось и плакало. Гомункулус шипел в снегу, пока не превратился в темную вонючую лужицу.
Раскинув руки, Соня долго лежала на снегу. Пока из темноты не появился Оди. Соня не сразу узнала его — так давно рассталась со своим ангелом-хранителем, со своим Одиночеством. Лицо Оди светилось, словно росчерк молнии, и было у него лицо Сони, только отрешенно-счастливое. И она стала смотреть на это лицо и набираться от него отрешенности.
— Тебе плохо? — Оди присел на корточки и взял мешок.
— Мне хорошо. А ты кто?
— Я — твой ангел-хранитель. Я — твое Одиночество. Оди. Забыла меня?
Соня вспомнила: ей двенадцать лет, качели в парке, осень. Тогда Оди появился первый раз.
— Одиночество? Мне тебя не хватало все это время. Но это же ненормально. Люди должны любить, создавать семьи, рожать детей.
— И что? У тебя все это получилось? — усмехнулся Оди.
— Нет.
— Человек, потерявший свое Одиночество, попал в беду. Любой может помыкать им, как хочет. Настоящая любовь возьмет тебя вместе со мной.
Вместе с Оди они вынесли мешок и вернулись домой. И с этого момента Соня стала быстро приходить в себя. С Оди было просто, он резал правду-матку в глаза. Это Оди рассказал Соне про тело и про то, как договариваться с ним.
Рита возвращается, ее колено расцарапано о камни. Она видит Соню лежащей перед раковиной на песке. Соня еще там, в прошлом, и Рита чувствует это. Чувствует звучание прошлого Сони. Это странно, но это так. Я бы никогда не стала писать это, если бы это не было именно так. Возможно, Рита никогда не смогла бы сформулировать свои ощущения в словах просто потому, что она никогда не задумывалась так глубоко, но ее шаги, выражение лица, осанка явно показывают, что она ощущает Сонино состояние.
— А знаешь, — говорит Соня, видя тень Риты, упавшую на песок и чувствуя энергию ее тела, — я только сейчас поняла почему.
— О чем ты?
— О своем. Понимаешь, моя мама умерла, когда рожала меня. И отец женился на мачехе. Я никогда не знала, что она мачеха. Она очень боялась, что отец бросит ее, и она играла, что она меня любит. Она хотела любить, но не могла. Нет. Даже не так. Она и любила, но умом. И я привыкла к этому. Я была уверена, что это и есть правильная любовь, понимаешь? И когда Вадик стал играть для меня любовь, я не могла ему не поверить. Мне не с чем было сравнить.
Рита молча садится рядом с Соней. Они вместе молчат. Молчат долго. Даже видно, как шипастая тень раковины удлиняется, а раковина медленно погружается в мокрый песок. И ветер треплет легкую бирюзу шарфика Сони. И Соня думает, что лучше всего было бы, если бы песок просто забрал у нее этот странный — нужный ли ей? — подарок.
Время тишины внезапно заканчивается.
Это происходит не по воле девушек, не по воле ветра или солнца. Просто мир подходит к очередной точке бифуркации и меняется, и время тишины сменяется другим временем.
Многие люди думают, что они существуют величинами в мире, воспринимая мир в качестве некоего контейнера, в котором появляются и исчезают существа и предметы, но это иллюзия. Правда в том, что нет ни контейнера, ни существ. Каждый из нас является одновременно и контейнером, и существом. Тело не заканчивается там, где мы думаем, что оно заканчивается, тело любого существа включает в себя все мироздание — океан, землю, деревья, всех зверей, всех людей, солнце, планеты, звезды, все прошлое и все будущее. Это странно, но это именно так. Каждый из нас лишь проявление бесконечного и вечного мира.
Если представить мир в виде велосипедного колеса, то каждый из нас будет не спицей в этом колесе, но всем колесом сразу. Время состоит из стопки таких колес. Бесконечное количество проявлений составляют поток реальности.
И в такие моменты, когда становится видно, как тени движутся по песку, это отчетливо понятно.
Мир входит в другое состояние, и это побуждает Риту произнести:
— А знаешь, мне помогло. Будто бы и впрямь я выбросила кучу всякого дерьма. Даже дышать легче!
— Так ты и выбросила же, — флегматично произносит Соня.
— Какая красивая. Откуда? — спрашивает Рита, глядя на раковину, погрузившуюся до половины в песок.
— Джонни подарил. Завез меня в центр моря и достал ее со дна бездны.
Соня продолжает созерцать раковину, как будто в ней есть ответ на вопрос, как будто этот ответ спасет Соню от неизбежного. Песок не поглотил ее, а значит, придется Соне принимать решение.
— Да ладно? — Рита недоверчиво поднимает брови. — Разве тут водятся такие? Это же с Красного моря!
— Нет. Тут такие не водятся. Он купил ее на бульваре. И признался мне в этом.
— Странный поступок.
Соня соглашается.
— Странный. Моя сломанная нога начинает ныть от таких вещей.
— Почему? Он же просто подарил тебе раковину. Красивая история. Сувенир. Не более. Знак того, что ты ему нравишься.
— А зачем? Чего он хочет?
Соня смотрит на Риту так, будто Рита знает ответ. Но Рита не знает ответа. И море плещет на берег белую пену, волны становятся сильнее. К вечеру они всегда сильнее. Куски пены вылетают далеко за кромку, отделяющую мокрый песок от сухого. Граница отмечена бахромой из водорослей, перышек, камешков и кусочков раковин.
Надо уходить. Всегда надо чувствовать, когда пора уходить. Надо любить время ухода. Не стоит дожидаться, когда тебя попросят. Лучше быть хозяином своего ухода.
Глава 25
Демон Джонни
В ангаре не так жарко, как на улице. Тем более работает вентилятор. Муха играет в игру на мобильнике, и однообразные звуки надоедливы.
