Он мурчит, как Шерхан. И Соню злит это. Ее злит его уверенность.
— Уеду.
Джонни смеется.
— Все, — говорит Соня и протягивает Джонни пустой тюбик. — Надо выбросить.
Джонни надевает рубашку. Он возбужден, как кот перед прыжком.
— Хочешь чаю? Вина? — Глаза Джонни искрят бенгальскими огнями.
И Соня щурится и от этого начинает смеяться.
— Дурочка, — усмехается Джонни и внезапно обнимает ее. Но недолго. Она не успевает привыкнуть к объятиям, как он отпускает руки. И радостное легкое облако, успевшее вскипеть внутри Сони, выскальзывает из нее, словно прилипнув к рукам Джонни. И она тянется за этим облаком и делает шаг, чтобы не упасть.
Джонни не смеется, Джонни щурится, как кот на солнышке.
Соня, смутившись, опускает глаза и никак не может закрыть тюбик. Кончается тем, что Джонни забирает у Сони тюбик и бросает его точно в мусорку.
Парус Мухи взлетает над волнами огромной бабочкой.
Соня и Джонни сидят на двух стульях рядом, как король и королева. Ветер треплет бирюзовый шарфик Сони и ее сарафан. Они смотрят на свои владения: тревожное море, скрывающее тайны.
— Я запуталась, — говорит Соня. — Не могу понять, кто хороший, а кто плохой. Вот Игорян. Он сразу бросился спасать Риту. А жену свою довел до того, что она спилась и умерла от рака. Где логика? Жена же ближе. Почему Риту он бросился спасать, а жену убил?
— В том-то и дело. Ближе. А что ему Рита? Спас и свободен. Ближнего любить труднее.
Соня минуту думает, потом произносит задумчиво:
— Так значит, если подойти ближе, любой может оказаться кем угодно?
— Человек — это водоворот, крутящий в себе страсти, намерения и желания, там все: и темнота, и свет, и добро, и зло. И каждый из нас сам решает, что предложить миру, а чему запретить быть. Именно этот выбор и есть человек, и только за это он отвечает.
— Так что? Никому не верить? И ни к кому не подходить?
Они смотрят друг в друга, и вдруг Соня нюхает щеку Джонни.
— Что ты делаешь? — нервно хихикает он. — Как кошка.
— Мне кажется, по запаху можно определить, что чувствует человек и чего хочет.
— И? Чего хочу я? Ты узнала? — Джонни почти счастливо щурится. Медовое облако вокруг них все больше, и все больше лиловых бабочек.
— Ты пахнешь любовью, но у запаха странный призвук, — говорит Соня.
Джонни слушает ее и улыбается. И вдруг он тревожно поворачивает голову. Проследив за его взглядом, Соня видит, как к ангару подходит красивая брюнетка.
— Подожди здесь. Подержи, — Джонни протягивает стакан с чаем Соне. Соня берет его в руку и смотрит, как Джонни подходит к брюнетке, как они о чем-то говорят. Их жесты становятся все яростнее, наконец, брюнетка бьет Джонни по щеке и разворачивается. Он не бежит за ней. Держась за щеку, Джонни стоит некоторое время и смотрит ей след.
Шаги брюнетки нервны и злы.
Соня подходит к Джонни и протягивает ему чай.
— Возьми. Это она поцарапала тебя?
— Это уже не важно, — он берет стаканчик и залпом допивает чай.
— Пока еще важно.
Ветер треплет их волосы. Капля дождя попадает на щеку Сони, Джонни вытирает ее.
Глава 43
Рита. Отъезд
Недолга курортная жизнь, и все знают наперед, что на то она и курортная, чтобы закончится. В этом и смысл ее — быть на время. Выпасть из привычной карусели, чтобы новизна ощущений пробудила чувства. Карусель обыденности постепенно превращает жизнь в серый скучный поток. Предсказуемость безопасна, но скучна. А скука — убийца. Отсутствие событий — это, по сути, отсутствие жизни.
Все знают, что приключение должно закончится, но таково уж свойство людей — привыкать. И вот теперь Рита уже с грустью обнимает и Соню, и Игоряна, и Наталью, и Петровну.
На остановке Риту обнимают все по очереди. Петровна, Наталья, Игорян. Все желают ей счастья и удачного пути. Джонни стоит чуть поодаль.
— Удачи там тебе! — говорит Петровна. — Соли под порог насыпь! Помогает, говорят.
— Давай там, аккуратнее! — Игорян хлопает Риту по спине.
— Спасибо! Спасибо вам! Я вас всех люблю! — улыбается Рита.
Наталья неожиданно тепло обнимает Риту.
— Как бы ни было, все будет хорошо.
Соня смотрит и думает, что, в сущности, все это просто поток информации. И он нужен человеческим телам для безопасности. Когда-то люди заметили, что поток информации делает их умными, защищенными и способными жить дольше. Дольше и лучше, чем звери, поток информации которых низок, потому что у зверей нет искусства, они не пишут стихи, музыку, романы, не снимают кино, не летают на самолетах.
Слово, записанное и прочтенное другим человеком, вот что сделало людей людьми. Неважно, чем было это слово — рисунком или иероглифом, это было слово, оставшееся на память живым от умерших. Именно так красная звериная глина стала человеком. И они живут одним поколением, и каждое поколение равно предыдущему.
А люди живут вечностью — все руины, все манускрипты записаны в памяти любого новорожденного, потому что у людей есть искусство и книги. Поэтому убийство произведения искусства приравнивается к убийству младенца.
Подходит маршрутка, Соня, Рита и Джонни садятся в нее, остальные остаются. Машут руками. Грустная и обязательная процедура прощания. Она нужна. Игра должна быть сыграна до конца.
Соня и Рита с сумкой на одном сидении, позади них Джонни. Ветер врывается в открытое окошко, и каштановое облако трепещет прямо перед лицом Джонни. Он закрывает глаза и улыбается.
Запах железной дороги тревожен. Мазут, уголь, железо, пирожки и куры в пакетах отъезжающих — это запах вокзала. А музыка вокзала — почему-то минорные трезвучия гудков, стук молоточков по колесам тоже минорен. Вздохи прощающихся тоже минорны. Сплошные уменьшенные трезвучия.
Рита и Соня обнимаются. Джонни наблюдает за ними. Не сказать, что все это его сильно растрогало. Нет. Но он часть этого прощания.
— Удачи тебе, — говорит Соня.
— И тебе, — Рита отстраняется и поднимается в вагон.
Джонни подает ей чемодан.
— Ну, все! Не ждите!
Она так и сказала «Не ждите!» и скрылась в вагоне.
Поезд трогается, и Соня с Джонни остаются на перроне вдвоем. И они оба услышали это «не ждите!»
— Мне сейчас показалось, что я остаюсь тут навсегда, — задумчиво говорит Соня.
— Будто мы проводили подругу и сейчас пойдем домой, чтобы сделать уборку после отъезда гостей. Да?
Джонни смотрит на Соню почти испуганно. Она заглядывает ему в глаза и видит там блуждающие огоньки страха.
