С этими словами гость коснулся пальцами края своей шляпы и скрылся так же неожиданно, как и появился.
Совершенно озадаченная, Мину вернулась в лавку.
– Кто это был? – спросила мадам Нубель.
– Он назвался Мишелем, но сделал это очень неохотно, так что кто знает, правдива ли даже эта малость.
– Что ему было нужно?
– Я точно не знаю, – отозвалась Мину. – Он утверждал, что у него какое-то срочное дело к моему отцу, но вел себя очень странно.
– Выбрось это из головы, Мину, – взмахнула рукой мадам Нубель. – Для одного дня нам и так хватило переживаний. Если дело важное, этот загадочный Мишель вернется. А если нет…
– Наверное.
– Ну, ты не заметила, убрались солдаты от моего дома или нет? Мы тут с тобой весь день проговорили, мне уже хочется домой.
Все еще думая о таинственном посетителе, Мину вновь выглянула на улицу:
– Да, они ушли, хотя Шарль по-прежнему на своем посту.
– Добрая он душа, хотя и простая, – сказала мадам Нубель. – Спасибо тебе еще раз. И не забудь передать Бернару, что я загляну завтра после мессы.
Мину дождалась, пока соседка удалилась по улице Марше, потом наклонилась поправить придверный коврик. Рассчитывать на покупателей в такой час приходилось едва ли, так что она решила закрыть лавку. Денек выдался не из легких. С гор спустился туман, и Бастиду окутала ледяная белесая дымка. Грохот телег и стук конских копыт – все звуки казались неузнаваемыми, приглушенными. Мину спрятала дневную выручку в тайник под половицей, потом задула свечи и отправилась домой.
Письмо с печатью в виде красного льва, позабытое за всеми треволнениями дня, так и осталось лежать за подкладкой ее плаща.
Скрип-скрип-скрип, царапает бумагу мое перо, скрип-скрип-скрип, одно за другим ложатся на нее слова.
Мой экипаж поджидал у ворот тюрьмы. Лекарь готовился прижечь и перевязать его раны. Его отрубленные пальцы и отравленную кожу. Наготове были целительные снадобья, предназначенные для того, чтобы унять боль – и затуманить разум.
Целый день он метался в бреду. Его бессвязные речи говорили о вине – и о стыде. Страх и боль способны развязать человеку язык, но и ласка способна на то же самое. Поцелуй, мимолетное прикосновение пальцев к изувеченной щеке, обещание заботы.
Как же мало мужчинам нужно.
Я своими руками давала ему вино и опий. Будто бы невзначай мелькала перед ним в ночной сорочке и простоволосая. Дала ему свой носовой платок с вышитыми на нем моими инициалами, чтобы постоянно напоминал ему обо мне. Его все это не трогало. В свите малолетнего короля есть такие, кто предпочитает общество особ одного с собой пола. Возможно, он один из них.
Не страшно. В кровопролитии есть своя красота. Очищение.
Доброта справилась там, где оказалось бессильно обольщение. В конце концов на третий день моих бдений у его ложа он назвал мне фамилию семейства, которое я разыскивала.
По милости Божией я оставила ему жизнь. И жалость тут ни при чем. Голоса нашептывали мне, что здесь, в Тулузе, куда сложнее будет скрыть факт смерти и избавиться от тела. Это не горы, где все глухи и слепы.
Жубер. Это все, что мне известно, но это уже кое-что.
Кровь взывает к крови. Как учил нас Господь, лишь через страдание мы обретаем спасение.
Глава 13
Ситэ
Мину шла по круто уходящей вверх улице по направлению к Нарбоннским воротам. Фонари за стенами Ситэ в тумане казались смазанными желтыми кляксами. Где-то в вышине заухала сова, уже вылетевшая на ночную охоту. В кустах мелькнул и исчез рыжий лисий хвост. Мину усилием воли заставила себя выбросить из головы события дня и думать только о предстоящем вечере. Она ступила на подъемный мост, приветственно кивнув стражникам, потом нырнула в узкую каменную арку и очутилась за воротами.
До дома было уже рукой подать.
Перед глазами у нее внезапно мелькнуло что-то синее, и Мину полетела на землю, ахнув от неожиданности. К счастью, она успела выставить вперед руки, чтобы не ушибиться, потом чьи-то пальцы сжали ее локоть и потянули вверх, помогая подняться на ноги.
– Мадемуазель, простите меня. Я не…
Мужской голос осекся так внезапно, что Мину удивленно вскинула голову. Рыжеватые волосы и бородка, глаза цвета весенней зелени. Их обладатель тоже смотрел на нее с выражением такого неожиданного удивления на лице, что она почувствовала, как краснеет.
– Jij weer
[7], – пробормотал он. – Это вы… Прошу прощения, вы не ушиблись? Я не сделал вам больно?
– Нет.
– Но это вы, – произнес он, глядя на нее с таким видом, как будто увидел призрака.
Мину обрела равновесие и отступила на шаг назад:
– Думаю, вы с кем-то меня спутали, месье.
К ее изумлению, он протянул руку и провел пальцами по ее щеке.
Мину знала, что ей следовало бы сделать незнакомцу строгое внушение за такую дерзость, и тем не менее не могла выдавить из себя ни слова. Потом внезапно, словно придя в себя, он отступил назад.
– Прошу прощения, что напугал вас, моя Владычица Туманов, – произнес он. – Ваш смиренный слуга. – Он поклонился и, ни слова больше не говоря, зашагал прочь в сторону замка Комталь.
Удар сердца, второй. Ошарашенная, Мину смотрела ему вслед, пока синий плащ не скрылся в белой дымке тумана. Третий удар, четвертый, пятый. Она подняла руку и коснулась пальцами щеки в том месте, где ее касался незнакомец, и уловила запах выдубленной кожи. Почему он смотрел на нее с таким выражением, как будто хотел запечатлеть в памяти каждую ее черточку? Почему он решил, что знает ее? Шестой удар, седьмой, восьмой. Колокола зазвонили к вечерне, было уже поздно, но Мину не могла пойти домой. Пока не могла. Необходимо было сперва унять полнейший сумбур, творившийся у нее в мыслях, и подождать, пока уляжется в груди ураган чувств.
Она медленно двинулась сквозь серебристый туман. Дома выступали из дымки и вновь исчезали из виду. Внезапно из тумана прямо перед ней возник собор, точно корабль-призрак, вынырнувший из морских глубин на поверхность. Несколько священнослужителей, в своих черных сутанах похожих на стаю ворон с красными от холода носами, торопливо пересекли площадь Сен-Назер и скрылись в соборе, спеша на молитву. Мину продолжала идти, пока впереди не показались многочисленные башни и укрепления замка Комталь. «Интересно, как сенешаль и его семейство проводят эти вечерние часы во время Великого поста», – подумалось вдруг ей. Веселятся, наполняя залы и коридоры смехом и радостью? Или заняты благочестивыми размышлениями в тишине?
