– В Каркасоне, – прохрипел он.
Когда на него обрушилась ослепительная волна блаженства, Видаль закричал, не заботясь больше о том, кто может его услышать, и крик этот был ее именем. Он не видел ни удовлетворенного выражения, промелькнувшего в ее черных глазах, ни крови – его крови – на ее губах.
Глава 30
Делегация ждала на углу улицы Тор. Мину наблюдала за тем, как ее дядя и торговец оружием, Дельпеш, о чем-то совещаются, склонив друг к другу головы. Затем, ни слова не говоря, они развернулись и зашагали в направлении здания ратуши. Молодой человек в желтом плаще и монах последовали за ними. Мадам Буссе нерешительно помахала мужу рукой, но тот словно ничего и не видел.
«Вот невежа», – подумала Мину, обидевшись за тетку. Процессия между тем возобновила свое движение вглубь старейшего квартала Тулузы. Здесь, среди этих расчерченных перекрестьями темных балок домов и узеньких переулочков, самые названия улиц были живым напоминанием о средневековых ремеслах, некогда приведших город к процветанию: ростовщиках, котельниках, мясниках, свечниках, торговцах сукном и адвокатах.
Когда процессия медленно вышла на площадь Сален, где когда-то находился старый соляной рынок, солнце поднялось довольно высоко. Деревья здесь уже начинали зеленеть, а стволы их серебрились в лучах солнца. Мину против воли залюбовалась зданиями казначейства и королевского монетного двора, величественными окнами и затейливой архитектурой самого парламента. Все это дышало незыблемостью и могуществом. В углу площади размещались суд и тюрьма инквизиции, соседствовавшие с современными зданиями, предназначенными для проживания членов магистрата и клерков, адвокатов и присяжных поверенных.
Наконец они прошли сквозь ворота внутри высокой красной стены и, миновав поросший травой ров, очутились в предместье Сен-Мишель.
– Хотя мы сейчас находимся за пределами города, – не преминула заметить тетушка Буссе, – это замечательный район. Очень славное местечко.
– Очень похоже на то, – вежливо отозвалась Мину.
Процессия Буссе влилась в толпу, ожидающую перед входом в приходскую церковь Святого Сальвадора. Ветер трепал полы белого стихаря священника, закручивал их вокруг его ног. Луч солнца упал на серебряный крест, начищенный до блеска, и солнечным зайчиком запрыгал по кирпичной облицовке западной стены приходской церкви. В воздухе стоял нестройный гул пробующих голоса инструментов: музыканты готовились играть. Бубны и кифары, пузатые кожаные волынки и самшитовые лютни, звон и блеск тамбуринов.
– Говорила ли я тебе, племянница, что меня назвали в честь святого Сальвадора? – прошептала Мину тетка, хотя понижать голос было совершенно не обязательно. – Таков был выбор моей матери, и, хотя это и нескромно, я всегда гордилась тем, что ношу столь выдающееся имя.
– И по праву, тетушка. Это замечательное имя.
Тетка улыбнулась, и на щеках у нее заиграли ямочки.
– В этой церкви я венчалась. Свадьба была изумительная, все это отметили. Таких пышных празднеств в этом предместье никто не помнил, ни один человек.
– Расскажите, тетушка, – сказала Мину, хотя особого приглашения ее тетке вовсе не требовалось.
– Был ясный день, ничуть не холодный, хотя я почти заледенела от страха. Я тогда была младше, чем ты сейчас. Все взгляды были устремлены на меня, а я к такому не привыкла. Я едва смогла произнести свои брачные обеты. Но это была такая хорошая партия, и моя матушка плакала от радости, что меня выбрал себе в жены такой благородный человек. – Она сжала руку Мину, едва не выронив веер. Одно белое перышко выбилось из него. На миг затрепыхавшись в воздухе, оно приземлилось на булыжную мостовую. – Но должна признаться, племянница, мне невыносимо думать о том, что твоей несчастной матушке не доведется увидеть, как ты выходишь замуж. Бедная моя сестра, как безвременно она нас покинула! Мое сердце разрывается от жалости.
Мину улыбнулась:
– Прошу вас, не переживайте. Мне и впрямь недостает ее общества и материнского наставления, но, по правде говоря, не думаю, чтобы день моей свадьбы с этой точки зрения чем-то отличался от любого другого дня. – Она сжала пухлую руку тетки. – И потом, дорогая тетушка, если я выйду замуж, вы будете рядом и замените мне мою матушку.
Мадам Буссе зарделась:
– О, о, как это мило, что ты хочешь, чтобы я присутствовала на твоей свадьбе… и говоришь так. О… – От удовольствия она даже на какое-то время лишилась дара речи. – И разумеется, я почту это за честь. Как я была бы рада иметь дочь, но Господь не послал нам детей. – Она похлопала Мину по руке. – Но что значит «если»? Разумеется, ты выйдешь замуж. Это твой долг, долг каждой девушки. В твоем возрасте я уже несколько лет как была замужем. Неужели у тебя нет поклонника? – Она понизила голос. – Если дело стало только за приданым, то, что бы там ни говорил месье Буссе, уж я-то свою родную кровь не обижу.
– Это весьма великодушно с вашей стороны, тетушка, но я вовсе не спешу под венец. Я так наслаждаюсь моим пребыванием здесь, в Тулузе, что мне совершенно не хочется, чтобы оно закончилось.
– О, дорогая, не надо, не благодари меня, – взмахнула рукой мадам Буссе. – Мне доставляет удовольствие присутствие в доме молодежи, хотя должна сказать, что Эмерик мог бы, э-э… до чего же у него все-таки громкий голос. И топает он тоже очень громко.
– Согласна, ему еще многому предстоит научиться, – и, боюсь, мадам Монфор слишком строга к нему, – но мудрое дядино руководство идет моему брату на пользу.
Это была еще одна ложь. Если месье Буссе время от времени и обращал внимание на Эмерика, то лишь для того, чтобы за что-нибудь его отчитать.
– Ему хотелось бы иметь сына. Какой мужчина этого не хочет?
Мину улыбнулась:
– Расскажите мне, тетушка, какой была моя мама?
Мадам Буссе этот вопрос явно озадачил.
– Какой она была? Ну, повыше меня ростом. С копной черных кудрей, сквозь которые не мог продраться ни один гребень, и…
– Я имела в виду характер, тетушка, – засмеялась Мину. – Каким человеком она была? Я была бы рада услышать ваши воспоминания о том, как вы с ней были детьми.
– Ах да, я понимаю. Флоранс была… по правде говоря, сложно сказать. Между нами была разница в целых десять лет, и Господь наделил ее острым язычком и острым умом, а меня красотой, так что… уверена, я была для нее тяжким испытанием. И разумеется, хотя нас произвела на свет одна и та же милая-милая матушка, когда отец Флоранс скончался, мой дорогой батюшка, как это ни прискорбно, был не слишком рад присутствию в доме дочери другого мужчины, и, в общем… в скором времени Флоранс вышла замуж и перебралась жить в глушь, в Пивер, так что мы с ней практически не виделись.
– Вы сказали, в Пивер? Но разве мои родители не все время их брака прожили в Каркасоне?
Мадам Буссе смутилась:
– Ох, племянница, надеюсь, я не выболтала ненароком ничего лишнего, хотя не знаю даже, какое теперь, столько времени спустя, все это может иметь значение. Но венчались они в Пивере, в этом я совершенно уверена. Твой отец в то время состоял на службе у господина Брюйера, сеньора тамошнего замка. Во всяком случае, вроде бы такой у него был титул. Я вечно все путаю, и мой муж ругает меня за это. Поместье, как мне говорили, было огромное, и охота отличная. Венчание было в самом замке, потому что, насколько я помню, приглашение пришло с фамильной печатью – на нем было кошмарное страшилище, лев с огромными когтями. Я даже расплакалась от страха.
