– Сведения были получены из надежного источника. – Человек взглянул Видалю прямо в глаза. – Но даже если он и не был виновен в этом преступлении, он все равно был еретик. Бог накажет его после смерти, разве это не то, во что вы верите?
Видаль пригвоздил его ледяным взглядом:
– Не нам рассуждать и строить домыслы о путях Господних.
Его собеседник фыркнул:
– Я не вижу во всем этом Божьего промысла, лишь нашу насущную необходимость распознать затесавшихся в наших рядах предателей, находящихся на службе у Конде.
– А вот это, – заметил Видаль, понизив голос, чтобы их не услышали караульные, – уже вполне может быть расценено как ересь.
Человек рассмеялся:
– Вы же сами в это не верите, так что приберегите проповеди для амвона. – Он бросил взгляд на Кромптона, потом вновь на Видаля. – Коль скоро мы так остро нуждаемся в точной информации, я по-прежнему не понимаю вашего упорного нежелания арестовывать Пита Рейдона. Мне известно о том, что некогда вы с ним были закадычными друзьями, но сейчас, когда решающий миг уже близок, определенно не время для сантиментов. Он – по его же собственному признанию – гугенот, а значит, предатель короны. Схватите его.
– Он полезнее нам на свободе.
– Вы неоднократно это повторяли, и где результат? Если гугеноты и впрямь намерены нанести удар сегодня вечером, времени ждать у нас больше нет.
Видаль сжал кулак:
– Если бы мы оставили Кромптона на свободе, то узнали бы о гугенотском заговоре куда больше, чем всеми этими методами.
– Возможно. Я намерен покинуть Тулузу сегодня вечером, пока не начались беспорядки. Полагаю, вы примете аналогичные меры?
– Я удалюсь в предместье Сен-Сиприен на другом берегу реки.
– В таком случае еще больше причин арестовать Рейдона сейчас, пока у вас есть такая возможность. И не самая последняя в их числе та, что, если вы продолжите покрывать его, кое-кто может усомниться в вашей преданности королю.
Видаль внезапно схватил своего собеседника за горло, немало изумив тем самым их обоих, и прижал к стене пыточной.
– Никто не смеет сомневаться в моей преданности католичеству, – ледяным тоном отчеканил он. – И уж точно не вы. Вы, Маккон, человек, который самим своим присутствием здесь и каждым своим вздохом предаете страну своего рождения и свою королеву. Так что не смейте даже меня поучать. – Он продержал англичанина еще какое-то время, потом разжал хватку. – Стража!
Солдат бросился вперед:
– Да, монсеньор.
– Этот господин уходит. Проводи его до ворот тюрьмы.
Маккон оправил на себе одежду.
– Вы совершаете ошибку.
Видаль начертил в воздухе крестное знамение и возвысил голос.
– Идите с миром, – произнес он. – Будьте уверены, что я сообщу о ваших опасениях его преосвященству епископу Тулузскому и нашим друзьям в парламенте.
Маккон поколебался, затем поклонился и вышел из камеры. Караульный, держась на почтительном расстоянии, двинулся за ним следом.
Видаль выпрямился, прислушиваясь к их шагам, эхом отдающимся в сыром и холодном коридоре, который вел из этого ада наверх, к свету. Он ожидал, что рано или поздно кто-нибудь бросит ему вызов, но не того, что этот вызов будет исходить от Джаспера Маккона.
Он прекрасно понимал, что Маккон, как и многие другие, находится на жалованье у торговца оружием Дельпеша. И, как Дельпеша, его интересуют исключительно деньги и власть. Видалем же куда в большей степени двигали желание вернуть плащаницу и честолюбивые планы стать следующим епископом. Более того, он был убежден, что это усилит позиции католиков, если протестанты и дальше продолжат набирать силу. Те либеральные католики, которые все еще верят в то, что компромисс возможен, вынуждены будут пересмотреть свои взгляды, и город будет навсегда очищен от гугенотской заразы.
На мгновение в ушах у него прозвучал голос его возлюбленной, и при воспоминании о ней кровь бросилась ему в лицо. Когда со всем этим будет покончено, Видаль, пожалуй, позволит себе напоследок нанести один визит в горы. Ему приятно будет узнать, что она не тужит там в своем вдовстве.
– Что прикажете с ним делать?
Голос стражника вернул Видаля к действительности.
– Ты о ком?
– Об этом узнике, – отозвался тот, ткнув Кромптона в плечо. Тот слабо простонал и вновь впал в забытье.
– Думаешь, он еще что-нибудь скажет? – спросил Видаль. – Он многое выдержал.
Глаза у стражника были красные и воспаленные. В тусклом свете камеры Видаль различил под его ногтями запекшуюся кровь. Они были верные служители Господа и устали ничуть не меньше, чем он сам.
– Зло так прочно укоренилось в нем, что он не отличит больше лжи от правды. Лучше потратить наше время на что-нибудь другое.
– В таком случае поручим его реке.
– У него не работают больше ни руки, ни ноги. Он утонет.
– Если Господь в своей милости сочтет необходимым спасти этого несчастного грешника, Он это сделает. – Видаль перекрестил лоб Кромптона. – В любом случае мы будем молиться за его душу.
Сколько я еще обречена ждать?
Я продолжаю верить, что Мину Жубер появится. Она должна. Не зря же она так привязана к девчонке. Подумать только, сколько сил я могла бы сберечь, знай я, что в Тулузе мы ходили по соседним улицам.
Неужели Господь желает испытать меня? Наказать меня? Что я такого сделала или не сделала, что Он желает испытать мою решимость таким образом? В городе это было бы проще простого. Сонное зелье, клинок подосланного убийцы в темноте или даже мои собственные руки вокруг ее шеи. Водяные объятия Гаронны.
Девчонка без конца задает вопросы и не желает довольствоваться моими ответами. Я уверяю ее, что сестра скоро приедет к нам в горы, потому что над городом нависла угроза мора. Она мне больше не верит.
Я не должна терять веры. Я верю в Бога, в Его промысел, в Его мудрость. Разве не сказано в Священном Писании, что всему свое время, время насаждать и время вырывать посаженное?
Что же до слов девчонки относительно того, что ее отец отправился в Пивер, в деревне не появлялся чужак по имени Жубер. В остальном, если не считать браконьеров – напасти в эту пору года привычной, – в моих владениях все спокойно.
Мне наконец-то пришлось расставить корсажи моих платьев и добавить складок на юбках. По моим подсчетам, я сейчас месяце примерно на восьмом. Мне нет до этого никакого дела, не более, чем было до ублюдка, которого я произвела от собственного отца. Но мне нужно, чтобы существо, которое растет в моем чреве, появилось на свет и прожило ровно столько времени, чтобы я могла получить то, что по праву мне принадлежит. Тогда, живая или мертвая, Мину Жубер больше не будет представлять для меня угрозы.
