И все же я предпочла бы увидеть ее мертвой…
Глава 47
Пивер
Бернар Жубер потер ободранную лодыжку. Сегодня правая нога болела сильнее, чем левая. Он был скован по обеим щиколоткам кандалами, от которых тянулась цепь к железному кольцу, вделанному в каменную стену, и тяжелые оковы стерли кожу до мяса.
И тем не менее длина цепи позволяла ему передвигаться по камере, то есть сделать примерно три шага в любом направлении, и хотя левая рука у него тоже была закована, правую его тюремщики оставили свободной. Эта тюрьма, при всей своей суровости, не могла сравниться с тюрьмой инквизиции. И все равно Бернару порой казалось, что он слышит кошмарные крики истязаемых людей. Он боялся, что будет слышать их до самой смерти.
Гвоздем, найденным в прелой соломе, которой был застелен утоптанный земляной пол, Бернар отмечал на стене дни своего заключения. Иначе он давным-давно потерял бы счет времени.
По его подсчетам, он просидел в этой башне уже что-то около пяти недель. Страстная неделя успела миновать, и на дворе стоял май. Река Бло несла свои воды через долину, а холмы в окрестностях замка, наверное, уже пестрели сотнями крохотных полевых цветов: розовых, желтых и белых, – а в воздухе разливался аромат дикого чеснока. Как-то раз – кажется, это было на первом году их семейной жизни – Флоранс сплела венок из весенних цветов и украсила им свои волосы. Бернар улыбнулся, вспоминая, как ее непокорные черные кудри каскадом ниспадали с головы, обрамляя лицо, и как он думал, что сердце у него вот-вот лопнет от переполнявшей его радости при виде любимой.
Когда воспоминания о Флоранс стали слишком мучительными, он вообразил, что находится в уютной квартирке на улице Кальверстрат, где он всегда останавливался в Амстердаме. Он стал думать о канале Рокин и своем любимом трактире за церковью Аудекерке, где подавали селедку во всех ее видах, а зал наполняло хлопанье снастей о мачты высоких кораблей, стоявших на якоре по берегам реки Амстел.
Лязгнула дверь камеры. Жубер открыл глаза и увидел молоденького солдатика, который поставил на солому его ежедневную порцию черного хлеба и эля. Среди его тюремщиков были такие, кто не прочь был покуражиться над ним от нечего делать. Этот парнишка был не из их числа.
– Спасибо, – поблагодарил его Бернар.
Солдатик оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, и сделал нерешительный шаг поближе.
– А правду говорят, что вы понимаете французское письмо? – прошептал он по-окситански.
– Да, – отозвался Бернар. – Ты хочешь, чтобы я что-нибудь тебе прочитал?
Парнишка двинулся было прочь, но замялся в нерешительности на пороге камеры.
– Я частенько помогаю с этим солдатам у себя дома. Среди них немало таких, кому, как тебе, не довелось поучиться. – Он поманил солдатика к себе. – Не обязательно, чтобы кто-то об этом знал.
Тот поколебался, потом снял со стены горящий фонарь и вновь зашел внутрь. По осклизлым стенам заметались тени, и Бернар заметил, как сильно у солдата трясется рука.
– Ты скажешь мне свое имя?
Возникла пауза, потом тюремщик произнес:
– Гильом Лизье.
– Это честное имя, – заметил Бернар, вспомнив старика, на которого наткнулся у дома повитухи.
– Моя семья из Пивера.
Бернар вскинул закованную в железо правую руку:
– Не стоит меня бояться. Я при всем желании не смог бы причинить тебе зло. – Он взглянул собеседнику прямо в глаза. – Но для надежности ты можешь положить письмо на пол и придвинуть ко мне, тогда я смогу прочитать его тебе вслух. Ведь это же письмо, да?
– Да.
– Ну хорошо.
Гильом извлек из-за пазухи измятый и грязный лист бумаги и сделал так, как предложил Бернар. Осторожно, чтобы не напугать мальчишку, тот развернул письмо, расправил его на неровном полу и пробежал глазами. Потом перечитал снова, чтобы убедиться, что в неверном свете не ошибся, и отдал пареньку.
– Скверные новости, – упавшим голосом произнес тот. – Я так и знал.
– Почему ты так решил?
– По вашему лицу, месье. Последние несколько дней я лежал без сна, потому что знал, что там такое, и…
– Нет, Гильом, – ласково сказал Бернар. – Там хорошие новости, именно такие, на какие ты надеялся. Твое предложение принято. Ее отец дает разрешение. Поздравляю тебя.
– Он дает разрешение, – эхом повторил Гильом и, опустившись на корточки, обхватил голову руками.
Бернар улыбнулся:
– У меня есть сын, он на несколько лет тебя младше, но я надеюсь, что когда-нибудь он найдет ту, которую полюбит так же сильно, как ты любишь свою подружку. – Он помолчал. – Не могу не спросить, как так вышло, что ты написал…
– Жанетте?
– Как так вышло, что письмо отцу Жанетты с просьбой ее руки ты написал, но ответ прочитать не смог?
– Я написал на окситанском, – пояснил Гильом, – но он хочет, чтобы его семья возвысилась. Он считает, что только деревенщины говорят на старом языке. Он хочет для своей дочери лучшей жизни.
– Значит, ты умеешь читать и писать?
– Немножко, сеньер, но не на французском. Говорю-то я неплохо, но по книгам никогда не учился, так что…
– Ты попросил кого-то написать ему от твоего имени? – догадался Бернар.
– Да, священника, но с тех пор его успели арестовать и куда-то увезти.
– Понятно.
Гильом нахмурился:
– Мой будущий тесть владеет небольшим клочком земли, лигах в двух к югу от Шалабра, на берегу реки Бло. Он поклялся на Библии, что, если меня отпустят со службы, он отпишет свою ферму – ну, то есть завещает ее Жанетте и ее будущему мужу – с условием, что сможет жить с нами. – Его голос погрустнел. – Но нужно вести счета, записывать скот, а Жанетта совсем не по этой части. Он хочет, чтобы она нашла себе мужа, который умеет писать.
Сердце у Бернара защемило от жалости к парнишке. Он был не первым, кто в пылу любви наобещал больше, чем ему под силу было исполнить.
– Здесь написано, что свадьба назначена на пятнадцатый день августа.
– Вознесение Богородицы в Шалабре очень почитают, – пояснил Гильом. – Отец Жанетты – ревностный католик. Я подумал, он одобрит выбор даты.
– Вознесение, – пробормотал Бернар.
Он очень надеялся, что август встретит уже на свободе.
Он взглянул на Гильома. Тот казался смышленым, да и Бернару будет чем занять нескончаемые часы…
– Если хочешь, я мог бы научить тебя читать и писать. К свадьбе.
Лизье просиял, но тут же спохватился:
– Нам не положено разговаривать с заключенными.
– Никто не узнает, – заверил его Бернар. – Вот как мы поступим. В те дни, когда ты будешь меня сторожить, я буду тебе показывать, как писать буквы и как их читать. По крайней мере, чтобы ты сумел убедить своего будущего тестя дать добро на этот брак.
