– Я рада за них.
Это целое искусство – нагло смотреть из-под своего пляжного зонтика на бесконечные дождевые облака и говорить им: а делайте что хотите. Мало ли что сезон дождей. А нам здесь хорошо.
– Я несколько месяцев мечтала: спать и спать. Ты научил меня делать это после обеда. Спасибо тебе.
– Делать что?
– Спать. Все прочее я уже умела, если ты не заметил.
– У-гу.
– Ты завез меня в пенсионерский отель. Посмотри вокруг. Лежат. Седые головы.
– Это пенсионерский сезон. И отель тоже. И весь город. Девочек всего тысячи две-три.
– Да-да, на фоне Паттайи – просто монастырь. И ведь не хочется даже идти в море…
Она права: хочется лежать под этим зонтиком и лежать. И читать. Немножко мешает перестук молотков – они отгородили мешковиной целое крыло отеля, за нашими спинами, и переделывают его зачем-то целиком.
Каждый день.
Вокруг нас – зеленые волны газонов, по ним с зонтиками ходят хрупкие юноши и девушки из отеля в униформе странного лилово-зеленого цвета, ускользающего от точного определения, с золотой окантовкой по лацканам и с именными табличками. Они беззвучно ступают по дорожкам, стараясь не сделать шага на насквозь пропитанную водой траву.
Но полчаса после очередного дождя – и верхушки бугров подсыхают; мы в домике, под зонтиком, а зонтик стоит под громадным каучуковым деревом, иногда лист его падает на траву с тяжелым картонным звуком. И рядом – летящие по ветерку казуарины с их невесомыми мягкими иглами, как лиловые облака.
Она спит даже здесь, после завтрака под зонтиком (и ночью, и после обеда) – ее замучили в Москве; я читаю «Бангкок пост». И впадаю в задумчивость: когда это было, чтобы реки вот до такой степени выходили из берегов на севере страны?
Чиангмай превращается в озеро. Аэропорт в Лампанге еще работает – что значит «еще»? А от тонущего Накхона до Бангкока не так уж далеко…
– Ливни в основном на севере, – говорю я Алле, с удовольствием рисуя карту на ее голом животе. – Стеной. А где дождей мало, все равно плохо. Вся вода на севере стекает в реки. И идет на юг, к морю. Вот эта река, Чао Прайя, протекает через Бангкок, и ее уровень повысился на два метра. Пока все.
– А где мы?
– Мы в очень хорошем месте, – веду я палец ниже. – На юге дождей все равно что нет – разве вот это дождь? Мы здесь. Старинный курорт Хуахин. Королевский. Первый в стране. Он фактически напротив этой твоей Паттайи через залив. А я ехал вот отсюда, с юга, где дождей и вообще все равно что нет, но места плохие… Террористы там всякие. Поэтому я спешил проскочить. Ехал по перешейку Кра.
– Кра-а! Ка-а! Мне начинает ее не хватать, этой… Этой… А до завтрака еще почти сутки. На обеде ведь нашей страшилы не бывает, да?
– Забудь про нее. Представь, что ты здесь живешь все время. Всегда тепло. Нет русской литературы. Нет твоих инфернальных коллег, критиков.
– И черт с ними, коллегами.
– Возникает чувство самоудовлетворения.
– Так, это надо записать.
– Завтра запишешь. Не стой на страже русского языка, слезь с нее.
– С кого?
– Со стражи.
– Ну вот почему это так – что бы ты ни сказал, я думаю о сексе?
– Я помогаю тебе в этой беде как могу.
– Я заметила. И особенно ценю, что тебе нравятся толстые женщины. И даже не отрицай, толстые. Вот смотри, это – безобразие. И вот это безобразие. Можешь даже потрогать лишний раз.
– Если ты не прекратишь, мне придется пойти в море.
– Вот и пошли.
Дождь начинается снова, резиновые тапки скрипят и выворачиваются по дороге к слабо шуршащей от миллионов пресных капель соленой воде до серого горизонта.
– Я знаю, в чем дело – она не человек, – сказала Алла, подбодренная легким, очень легким ланчем (после такого завтрака долго еще невозможно есть).
– Молодец! Горячо! Горячо! Никогда еще Штирлиц не был так близок к разгадке!
– Нет, ну серьезно – вокруг люди как люди, только сонные какие-то от этого дождя. А эта – ты посмотри, в ней же ничего естественного. Фигуры нет, под этим ее мундиром какие-то утягивающие трусы. Грим на физиономии как в цирке. А как она открывает эту свою жуткую пасть… У нее что, искусственная челюсть? И вообще, ярость, с которой она служит нам, клиентам, – это какое-то чистое зло.
– Стоп, тебя понесло не туда. В ней нет ничего естественного: вот это в точку. Вопрос: что такое «ка»? И почему я в ответ говорю «кап»? Забыла мою подсказку?
Алла задумалась. И скоро нашла ответ:
– Потому что ты мужчина. И у тебя очень лохматая грудь, и живот тоже…
– Стоп, мы обсуждаем серьезное дело. Правильно, потому что я – мужчина. «Ка» – частица вежливости в конце фразы или оборота. Для женщины. Она же – частица – для мужчины звучит как «кап». Сделала – сделал. Дэвошка, ты ведь филолог?
– Нет, таки я – техасский рейнджер. Но тайская филология у меня в зачаточном состоянии. Знаю с сегодняшнего дня два слова. Вот эти. Итак, женская частица вежливости… И что? Зачем она орет ее, как хищная птица? Почему пасть распахивает и бросается на нас с тобой?
Я торжественно молчал, поглядывая на металлическое кружево старого крыла отеля, эти крыши и навесы из стекла и металла, как крылья стрекозы. Шедевр колониального стиля в стране, не знавшей колониализма. Он, этот шедевр, напоминал о молодом Эйфеле, который еще не вернулся в Париж из французских колоний, из Ханоя, где спроектировал до сих пор стоящий там мост. Раньше здесь, где мы лежим, был не отель, а хуахинский вокзал, памятник архитектуры, и мы сейчас как раз там, где был край платформы. Вот только молотки, наверное, так не стучали… Что они там делают, в закрытом крыле отеля?
– Ну? Почему она на нас бросается?
– Потому бросается, что с яростью доказывает свою женскую сущность. И право говорить «ка» вместо «кап».
– Что?
– Оно не женщина.
– А?
– Трансвестит. Катой. Их тут полно. Жертва операции по смене пола. Здесь Таи– ланд. О катоях тут книги пишут.
– Это и есть решение твоей загадки?
– Конечно.
– Офигеть, ка!..
– А ты думала, кап.
Вести, приходившие с севера, были невероятны. Тысячи квадратных километров под водой? Накхон Саван и даже Аюттхая – зона бедствия? А это значит, что старый бангкокский аэропорт Донмуанг – возможно – объявит о своем закрытии? Он к северу от города, нынешний, новый – Суварнабхуми – к югу, с ним все в порядке, но… Если бы дело было пару лет назад, когда новый аэропорт еще не построили, и у меня не было бы машины, я бы не смог вылететь из страны, так? Невероятно.
