Вопрос был задан внезапно, и Исидор смутился:
– Странный вопрос. Во-первых, это обещал Христос; воскресение – для тех, кто уверует. А во-вторых…
А во-вторых, проблема была в том, что Исидор, при всем своем искреннем желании верить в евангельские тексты и слова Христа, в них записанные, не мог принять их умом. Просто уверовать тоже не удавалось, но признаться в этом он мог лишь себе. И статус настоятеля монастырского не позволял. А еще, как назло, его, православного монаха, отчего-то чрезвычайно интересовал даосизм. А учение дао говорило, что душа не может существовать без телесной оболочки. Беда!
– Жить вечно возможно, – продолжил он. – Но не в физическом смысле, как ты имеешь в виду. Жизнь – бесконечная дорога, что лежит везде и нигде; так сказать, перпетуум мобиле. А нас как бы первородный грех ограничивает. Господь сказал «прах ты и в прах возвратишься». Знаешь легенду о Вечном жиде?
– Знаю, – ответил Пухов. – Как же: осужден вечно скитаться. Ты еще про Мельмота мэтьюринского вспомни. Наказание? А вот гидры могут жить вечно, слыхал? Чем они лучше нас, людей?
– Тут ведь главный вопрос: зачем? – произнес задумчиво Исидор. – Вот, допустим, ты или я получаем бессмертие. А ради чего оно без покаяния? Чтобы еще купить яхт? Гидры, между прочим, этим не занимаются.
– Это понятно: деньги есть, а счастья – с гулькин хер! Идешь, идешь к нему, а все никак его не достигнешь. Сплошной, понимаешь ли, кафкинский «Замок»! Читал?
– Нет, не привелось.
– Правильно. Кафку читать – крыша поедет. А я вот читаю. – Пухов остановился и доверительно произнес: – Жизнь моя штука сложная, по ночам сплю хреново. С четырьмя женами развелся. Первая Ираида, ты ее помнишь, просто истеричкой оказалась.
Исидор занервничал:
– Ну, зачем ты так про Иру?
– Ты с ней только учился, а я жил, – раздраженно ответил Пухов. – Тебе хорошо – монах, никогда не женился. А они только с виду хороши! Вторая, каюсь, дочка нужного чинуши из Росимущества была. Слишком серьезно все воспринимала! Ты же помнишь времена, когда и кочергу могли в зад заправить? Нервы. Помню, раз мышью закусил…
– Да, лихое было время, – подтвердил Исидор.
– Я с тех самых пор для себя девизом избрал тот, что когда-то Мухаммед Али придумал: «Порхать, как бабочка, жалить, как пчела!» Видел герб на воротах?
– Видел.
– А расслабляться тоже надо было. Вот и приходилось силы восстанавливать с девулями в саунах. А она спятила от ревности. Сдал в дурдом. Третья, англичанка и разорившаяся графиня, сама на развод подала, да еще и оттяпала несколько десятков миллионов. Сам виноват: хотел и титул, и гражданство получить. Последняя любовь Ольга. Яхту ее именем назвал. Вбухал миллионы, а она просто ждала, когда окочурюсь, так еще и изменяла мне с капитаном. Понимаешь?
– Пока нет, – развел руками Исидор.
– Сам ни черта не понимаю, – промолвил Пухов задумчиво. – Для чего живем? Тоже верить пытался в загробную жизнь, ад и рай. Деньги церковникам давал. И твоему монастырю отвалил немало.
– Спасибо, Бог вознаградит, – поддержал Исидор.
Пухов занервничал:
– А он есть, Бог? Сын погиб в сорок один на горных лыжах, дочери Татьяне пятьдесят два было. А умерла от рака. Чем она Богу не угодила? Дедуля был, можно сказать, святым человеком, а я, дурак дураком, не понимал, не ценил его. Он после смерти бабули очень одиноко себя чувствовал, а я нет чтобы с ним пообщаться… Суетился, мельтешил, деньги делал. Бабуля столько в жизни испытала. Мать умерла от цирроза печени в шестьдесят один год.
– Да, я знаю, – вздохнул сочувственно Исидор.
– Мало я ими занимался, чертов грешник и циник! Одна теперь отрада – Ксюша. Программистка. Почти всю жизнь живет в Мюнхене, но русский язык и литературу знает лучше нас. Только очень тонкая и чувствительная девчушка выросла, просто беда. Идеалистка. Нежная душа, как бабочка. Ей бы порхать от цветка к цветку, понимаешь ли; все замечательно, однако наш мир – это не новый Иерусалим. Волчьи клыки нужны, черт подери! А она ударилась в философию, Тейяра де Шардена да Гете обожает, древние фильмы, киноклассику нашу старую. Господи, ну зачем ей то, что я своими глазами в жизни наблюдал и от чего всегда хотел сбежать! Я ей любые деньги могу дать. Вова, ты можешь мне объяснить, чего ей не хватает?!
«Вот ведь пристал, – подумал Исидор, подернув плечами. – Мне и самому все время чего-то не хватает, в даосизме вынужден копаться».
– Может, истину ищет?
– Да где она, истина?! – саркастически спросил Пухов. – В твоих апостолах? О Ницше слыхал? Я ведь, брат, не только чековые книжки листаю да биржевые сводки смотрю. Если б я на уровне сельского бухгалтера оставался, как дедуля, так и помер бы с копейками, «Ладой-Калиной» да двухэтажным скворечником. А Ксюша не хочет заниматься бизнесом, интересуется искусственным интеллектом. А вдруг и она того? Помрет? И на кого оставить все? А ты говоришь, Бог.
Исидор невольно обратил лицо к звездному небу:
– Да как же без Бога? Завещай церкви. Или детским домам. И вообще, как учил Лао-цзы, чтобы стать бессмертным, надо совершить не менее тысячи двухсот добродетельных поступков, однако даже один безнравственный все перечеркнет!
На слова эти Пухов только усмехнулся:
– Не забывай про Эпикура, брат! Кобзон пел: «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно». Вот кто проник в природу вещей похлеще Тита Лукреция Кара! Кстати, не исключено, что я свихнулся. Старческий маразм никого не щадит. Что там пирамида Хеопса, у меня и еще есть кое-что! Даже пресса не знает, потому что я это в специальном подземном бункере устроил. Знаешь, что это?
Словно отвечая на вопрос Пухова, сверху тут же громко каркнула ворона. «Кар-р, кар-р!» – разнеслось над благостно притихшим прудом.
«Ишь ты, тварь, – подумал Пухов, – тоже про Тита Лукреция слышала».
– Да откуда мне знать? – изумился Исидор.
– Копия Мавзолея в натуральную величину! – ухмыльнулся Пухов, и в глазах его пыхнули безумные искры. – Еще какой символ Вечности! Помнишь Кобзона: «…и Лени-и-н, тако-ой молодой…»? Препарат «Б» создаем, понял? Если они не успеют сделать его, я себя в мавзолее захоронить завещал! Только буквы, сам понимаешь, другие будут. И капустница наверху.
«Может, и верно, спятил, – подумал Исидор. – Ведь еще Цинь Шихуанди с алхимиками пытался найти эликсир бессмертия, экспедиции посылал, а толку?»
– Зря ты это, дружище, – пробормотал он. – Не знаю, что за препарат, а только тело – тлен. О душе нам уже думать пора. О вечности.
Тут Пухов взял за руку приятеля, закрыл глаза и, словно вспоминая чьи-то слова, медленно произнес:
– Вот я о ней и думаю. Давно это у меня. Словно бы раздвоение личности. Иной раз такое ощущение, будто живет во мне еще один человек. Посторонний совершенно. И мысли чуждые приходят. Вдруг себя майором стройбата воображаю. Про политзанятия думаю, хоть в армии не служил отродясь. Про Кришну, киртаны какие-то… То себя гусеницей чувствую, то бабочкой, то агентом секретным… А иногда вообще – журналистом на научном симпозиуме! А?
