– Ты поэтому так дрожишь? – спрашивает он. – Потому, что я видел твою обнаженную ногу? Потому что я трогал ее?
Он знает, что не поэтому. Губы его расплываются в улыбке, которая говорит мне о том, что он знает мой секрет и просто издевается. Он все помнит, все – и свое достижение тоже: он меня разговорил.
– Это все джин, наверно, – предполагаю я.
– А я думаю, дело все-таки во мне.
– Я действительно была очень пьяна. Думаю, я просто забыла, что нужно нервничать.
Его губы так близко, что я чувствую их тень на своем подбородке.
– Нет, все-таки дело во мне, Сериз. Ты ведь не заикаешься сегодня утром.
Я вжимаюсь в стену, мне нужно пространство. Дело даже не в его влиянии – а в том, что мне нужно его внимание, мне нужно чувствовать его руки и губы. Все это из-за непрекращающейся головной боли и из-за осознания того, что я вдруг оказалась замужем. Что бы там ни произошло, мне нужно с этим разобраться, а единственное, чего я сейчас хочу, это свернуться калачиком в постели.
– Мне как-то неловко от того, что я рассказала тебе все и при этом до сих пор не знаю ничего о тебе.
– У нас впереди целая куча времени, – облизывается он. – Пока смерть не разлучит нас.
Он, наверно, издевается. Я смеюсь от облегчения. Наконец мы снова шутим.
– Я не могу остаться твоей женой, Ансель.
– На самом деле можешь, – шепчет он, прикасаясь губами к уголку моего рта и языком трогая мою губу.
Сердце мое обрывается, я замираю.
– Что?
– Я хочу любить всю жизнь так, как люблю сегодня, – цитирует он.
Теперь мое сердце падает и разливается внизу живота.
– Я понимаю, как это звучит, – говорит он поспешно. – И я не безумец. Но ты заставила меня поклясться, что я не позволю тебе сорваться. – Он медленно качает головой. – И раз уж я обещал, я не могу аннулировать наш брак. По крайней мере до осени, до тех пор, пока ты не начнешь учебу. Я обещал, Миа.
Я откидываюсь назад и смотрю в его глаза, а потом он наклоняется ко мне и накрывает мои губы своими. Наверно, я должна волноваться из-за всего этого, но он так действует на меня, что ни похмелье, ни осознание того, что мы натворили, не могут этого изменить.
Он припадает к моим губам, вбирая их в себя, а потом я чувствую его язык, на вкус он как апельсиновый сок и вода, и виноград. Его руки опускаются на мои бедра, поцелуи становятся глубже, яростнее. Меня возбуждает его приглушенный стон.
– Давай вернемся навер. – Дай мне почувствовать тебя снова.
– Миа! – Голос Харлоу разносится по коридору, пропахшему застарелым табачным дымом. – Черт, мы ищем тебя все утро! Я уже начала волноваться, не валяешься ли ты в сточной канаве или что-нибудь в этом роде!
Лорелея и Харлоу несутся по коридору. Харлоу останавливается прямо перед нами, упираясь ладонями в колени.
– Окей, все, больше никакого бега, – стонет она. – Кажется, меня сейчас вырвет.
Мы все ждем, с тревогой озираясь по сторонам в поисках какого-нибудь тазика, или корзины, или полотенца на худой конец, или просто двери на улицу. Наконец она выпрямляется и качает головой.
– Ложная тревога.
Повисает неловкое молчание, Лола и Харлоу неуверенно изучают нас.
– Ты в порядке, Миа? – спрашивает Лола.
Прикосновения Анселя и его уверенность в том, что мы женаты по-настоящему, моя головная боль и бунтующий желудок – все это в совокупности вызывает у меня жгучее желание опуститься на пол и свернуться калачиком прямо тут. И меня даже не слишком волнует, насколько чистый тут ковер.
– Всего лишь практически живой труп.
– Можно украсть ее на секундочку? – Харлоу спрашивает у Анселя, и ее тон удивляет меня. Харлоу никогда не просит, она всегда просто забирает то, что ей нужно.
Он кивает, но прежде чем я успеваю сделать шаг, он берет меня за руку и легонько касается кольца на пальце. Он не произносит ни слова, но это прикосновение красноречивее любых слов: он просит не уезжать из города, не поговорив с ним.
Лола ведет меня по коридору в лобби, где в тихом уголке стоят огромные кресла. Мы ныряем в плюшевую обивку и утопаем на несколько долгих мгновений в собственном похмелье.
– Ну, – произношу я.
– Ну, – говорят они хором.
– Что за хрень произошла сегодня ночью? – задаю я вопрос. – Почему никто из нас троих не воскликнул: «Вау, может быть, нам не стоит всем выходить замуж?»
– Угу, – соглашается Харлоу. – Я знала, что нам стоило бы быть более шикарными.
– Во всем виноваты те семь сотен шотов, которые мы выпили, – говорит Лола.
– А я склонна во всем винить впечатляющий член Финна. – Харлоу делает глоток из бутылки с водой, а мы с Лолой тяжело вздыхаем. – Нет, я серьезно! – восклицает она. – И этот сукин сын умеет с ним обращаться, скажу я вам. Он просто дьявол во плоти.
– Аннулирование, – напоминает Лола. – Можешь продолжать трахаться с ним и быть при этом свободной.
Харлоу трет ладонями щеки.
– Точно.
– А что насчет Анселя? – спрашивает Лола. – Что у вас было?
– Было… многое. – Я инстинктивно дотрагиваюсь пальцем до нижней губы. – Не уверена, что мы вообще спали. Мне крайне жаль, но я не помню ничего, хотя совершенно уверена, что мы делали все.
– И анал? – заговорщическим шепотом интересуется Харлоу.
– Нет! Господи. Положи десять долларов в свою коробочку для пошлых словечек! – говорю я. – Ты просто тролль!
– Бьюсь об заклад, французик на это вполне способен, – не сдается Харлоу. – Ты выглядишь так, словно тебя избили.
Смутные, мерцающие как огоньки во тьме воспоминания снова встают передо мной.
Вот он наваливается на меня, упираясь кулаками в подушку над моей головой.
Вот он сжимает со стуком зубы, когда я касаюсь языком головки его члена.
Вот моя рука упирается в огромное зеркало, я чувствую его дыхание на своей спине и шее, когда он входит в меня.
Его голос шепчет: «Laisse-toi aller, pour moi. Иди ко мне».
Я нажимаю тыльной стороной ладоней на глаза, пытаясь отогнать эти образы и вернуться в реальность.
– А как насчет тебя и Оливера? – спрашиваю я Лолу, чтобы переменить тему.
Она пожимает плечами.
– Если честно, когда мы вышли из церкви, мы оба уже начали трезветь. Харлоу в их номере издавала всевозможные звуки. А вы с Анселем расположились в нашем номере.
– Ой, прости, – бормочу я.
– Мы просто гуляли по Стрипу всю ночь и разговаривали.
