Итак, что мы имеем. Я несколько дней провалялась тут с желудочным гриппом, теперь мне лучше, Ансель ушел, а на часах еще нет и восьми утра.
За пределами спальни я обнаруживаю в квартире большую кухню, гостиную и столовую. Все выглядит так по-европейски. Мебель лаконичная – диван черной кожи, два красных современных кресла без подлокотников, низкий кофейный столик. В другой стороне комнаты – обеденный стол и четыре одинаковых стула. Стены завешаны фотографиями в рамках и яркими картинами. Учитывая, что хозяин квартиры холостяк, интерьер очень впечатляет.
Комната просторная, но не слишком большая, и потолок здесь скошенный, как и в спальне. Но вместо французских дверей на дальней стене – окна. Я подхожу к ближайшему из них и смотрю вниз. Вижу, как Ансель садится на сверкающий черный мотоцикл, надевает шлем, заводит мотоцикл и с ревом отъезжает. Даже отсюда, издалека, он невероятно сексуален. Я смотрю ему вслед, пока он окончательно не исчезает в потоке машин. У меня перехватывает дыхание, я прикрываю глаза и еле заметно машу рукой. У меня немного кружится голова, и это не от голода и не от того, что я не выздоровела еще окончательно. Суть в том, что я нахожусь здесь, я не могу просто выйти, пройти несколько кварталов и оказаться дома. Не могу просто взять телефон и решить все свои проблемы одним коротким звонком домой. Не могу найти квартиру или работу в Бостоне, пока живу в Париже.
Я даже не могу поговорить со своими лучшими подругами.
Я хватаю свою сумку, которая лежит в дальнем углу комнаты, и лихорадочно роюсь в ней в поисках телефона. К экрану прилеплена бумажка – это записка от Анселя: он сообщает, что подключил меня к своему международному тарифу. Это вызывает у меня смех – может быть, слегка безумный от облегчения, потому что я ведь уже представляла себе, как с бьющимся сердцем и дрожащими пальцами вбиваю запрос: как позвонить моим девочкам из Франции? На самом деле это ведь еще один показатель того, насколько абсурдны мои приоритеты. Кто виноват, что я не говорю по-французски, что я замужем, что мне придется залезть в свои сбережения и что мой иностранец-муж, кажется, постоянно пропадает на работе? Кому до этого есть дело?
Что ж, по крайней мере, мне не придется продавать своего первенца, чтобы оплатить сотовую связь.
Я меряю шагами квартиру, а телефон Харлоу за тысячи километров от меня разрывается от звонков. На кухне я вижу, что Ансель оставил мне завтрак: свежий багет, масло, джем и фрукты. А на плите стоит кофейник. Он просто святой и заслуживает какой-то исключительной награды за последние несколько дней. Может быть, безлимитное количество минетов и пива. Он извиняется передо мной за то, что работает, а ведь на самом деле это я должна была бы извиняться за то, что ему пришлось убирать за мной рвоту и покупать мне тампоны!
Воспоминания об этом так мучительны, что я абсолютно уверена: никогда больше он не сможет смотреть на меня, обнаженную, без тошноты.
Телефон звонит и звонит. Я мысленно пытаюсь подсчитать, сколько сейчас времени в Америке – получается, что поздняя ночь. Наконец Харлоу берет трубку и зевает в нее.
– У меня самая нелепая и постыдная история среди всех самых нелепых и постыдных историй, – сообщаю я ей.
– Миа, сейчас полпервого ночи.
– Ты хочешь или не хочешь услышать о самом кошмарном позоре в моей жизни?
Я слышу, как она садится и прочищает горло:
– До тебя наконец дошло, что ты замужем?
Я делаю паузу, потому что меня на секунду охватывает неконтролируемая паника.
– На самом деле все еще хуже.
– Ты о том, что ты улетела в Париж, чтобы стать сексуальной игрушкой для этого парня на все лето?
Я смеюсь. Если бы только это.
– Что ж, о том, насколько это безумно, мы еще поговорим, но я должна сейчас рассказать тебе о самой поездке сюда. Это было так ужасно, что я хотела бы, чтобы мне в кофе подсыпали наркотик и я смогла обо всем забыть.
– Можешь просто выпить джина, – шутит она, и я смеюсь, хотя мой желудок отвечает на это предложение легкой тошнотой.
– У меня в самолете начались месячные, – шепчу я.
– О нет, – саркастически говорит она. – Только не это.
– Но у меня с собой ничего не было, Харлоу. А я была в белых джинсах. В любой другой ситуации я бы только сказала: «Ну да, у меня менструация», но тут? Мы только познакомились, и я могу представить себе пятнадцать тысяч различных тем для разговора с полузнакомым иностранцем, но только не это: «У меня только что начались месячные, а я такая идиотка, так что давай я просто повяжу вот так толстовку на талию, и типа никто не заметит, что происходит, и я понимаю, конечно, что ты парень и это маловероятно, но все-таки нет ли у тебя, часом, запасного тампона?»
Кажется, до нее доходит, потому что она молчит какое-то время, а потом тихо произносит:
– Ой.
Я киваю, и желудок у меня сжимается при воспоминании о том, как это было.
– И все это время меня вдобавок еще и тошнило – желудочный грипп.
– У Лолы тоже, кстати, – говорит она, зевая.
– Это многое объясняет, – отвечаю я. – Я начала блевать в самолете. Блевала весь полет. Потом в терминале…
– Ты в порядке? – В голосе ее звучит неподдельная тревога, и я могу поспорить, что она готова в ближайшие пять минут купить билет на самолет и лететь ко мне.
– Уже все хорошо, – успокаиваю я ее. – Но мы приехали в квартиру, а вез нас таксист, который был… – Я прикрываю глаза, потому что пол качается у меня перед глазами от воспоминаний. – Клянусь, Безумный Брок в детстве водил машину лучше. И как только мы вошли в квартиру… я наблевала в подставку для зонтов Анселя.
Она, кажется, не очень понимает, что в этой моей фразе главное, потому что спрашивает:
– У него есть подставка для зонтов? Мужчины пользуются подставками для зонтов?!
– Ну, может быть, она у него для гостей стоит, – предполагаю я. – И вот я болела с вечера вторника и абсолютно точно знаю, что он видел, как я блюю, раз семьсот. Он мыл меня под душем. И не в сексуальном смысле.
– Фу.
– Да.
– А кстати, могла бы поблагодарить меня за то, как я прикрывала тебя от твоего отца, – говорит она, и я слышу, как в ее голосе сочится яд. – Он звонил, и я передала ему все, что ты мне велела, выдирая волоски по одному из моей куклы вуду по имени Дэйв Холланд. Сказала, что ты в Париже по работе, работаешь стажером у одного из финансовых партнеров моего отца. Но ты уж, пожалуйста, не забудь сделать лицо потупее, когда вернешься домой и увидишь, что твой папаша лыс, как бильярдный шар.
– Уф, прости меня за это. – Мысль о том, чтобы разговаривать с отцом прямо сейчас, снова вызывает у меня тошноту. – Он и Анселю звонил, говорил с ним. Точнее сказать – орал. Но Анселя это, похоже, вообще никак не задело.
