Влезаю, но от этого оно не начинает выглядеть больше и солиднее. Боди и юбка из розового атласа, отделанного тонкой черной кожей. Лиф приподнимает груди и сдвигает их друг к другу, формируя такое декольте, какого у меня отродясь не было. Юбочка пышная и заканчивается гораздо выше моих колен. Когда я наклоняюсь, должны быть видны черные кружевные трусики. Я пристегиваю крошечный фартучек, надеваю маленькую наколку на голову, натягиваю розовые чулочки на ноги. Покачнувшись на тонкой шпильке, беру в руки веничек для пыли. И чувствую себя одновременно и сексуальной, и нелепой, если такая комбинация вообще возможна. Мой мозг никак не может выбрать между этими двумя состояниями. И дело не в том, что мне не нравится костюм, дело в том, что я не очень хорошо представляю, что подумает Ансель, когда вернется сегодня домой.
Но мне недостаточно просто одеться. Один костюм не делает шоу. Мне нужен сценарий, нужна история, которую можно рассказать. Я чувствую, что сегодня нам нужно потеряться в другой реальности, там, где он не будет переживать из-за того, что работа съедает весь его день, а я не буду думать, что он предложил приключение девушке, которая оставила весь свой огонь в Штатах.
Я хочу стать хорошей горничной, которая тщательно делает свою работу и заслужила вознаграждение. Мысль о том, что Ансель будет благодарить меня, вознаграждать, вызывает у меня мурашки. Проблема в том, что в квартире Анселя отсутствует беспорядок. Нет ничего, что я могла бы заставить блестеть сильнее или выглядеть чище, и он может просто не догадаться, какая роль ему уготована.
А значит, мне нужно этот беспорядок создать.
Я оглядываюсь по сторонам, раздумывая, что я могу испортить, чтобы он немедленно это заметил. Мне не хочется оставлять еду на столешнице на тот случай, если мой план удастся и мы проведем в постели всю ночь. Я пробегаю взглядом по квартире и останавливаюсь на стеклянной стене, состоящей из окон.
Даже в слабом свете уличных фонарей, которые проникают через стекло, я вижу, какие эти окна чистые, сверкающие, ни единого пятнышка. Я знаю, что Ансель будет дома с минуты на минуту, уже слышен скрежет лифта, звук закрывающихся дверей. Я закрываю глаза и прижимаю обе ладони к стеклу, а затем веду их вниз. Когда я убираю руки, на стекле остаются две длинные мутные полосы.
Его ключ поворачивается в замке, дверь открывается с тихим скрипом, и я иду к входным дверям, выпрямив спину и скромно сложив руки на ручке веничка прямо перед собой.
Ансель бросает ключи на столик, кладет свой шлем под него и только потом поднимает взгляд на меня, и глаза его расширяются.
– Вау. Привет. – Он опускает глаза на два конверта, которые держит в руке.
– Добро пожаловать домой, мистер Гийом, – говорю я, и на его имени голос мой чуть дрожит. Я даю себе пять минут. Если за это время станет понятно, что он не хочет играть, это будет конец света.
Но конец света откладывается.
Его взгляд скользит по крошечной, фривольной наколке у меня на голове и затем вниз, задерживается немного на губах, а потом спускается ниже, от шеи к груди, к талии, бедрам, коленям. Он смотрит на мои туфли, сжав губы.
– Я думала, вы захотите осмотреть дом перед тем, как я уйду на ночь, – говорю я чуть тверже. Меня обнадеживает румянец на его щеках и огонь в его зеленых глазах, когда он снова смотрит на мое лицо.
– Дом выглядит неплохо, – произносит он очень хрипло. Он еще даже не видел комнату за моей спиной, поэтому я по крайней мере понимаю, что он в игре.
Я делаю шаг в сторону, очень крепко сжав кулаки, чтобы успокоить дрожащие пальцы.
– Пожалуйста, вы можете все проверить.
Сердце у меня бьется так сильно, и, я клянусь, я слышу звук, с которым поворачивается моя шея. Его взгляд инстинктивно устремляется на окно, которое я до этого загораживала, и брови сходятся на переносице.
– Миа?
Я подхожу к нему с взволнованным выражением лица.
– Да, мистер Гийом?
– Ты… – Он смотрит на меня, подыскивая слово, затем показывает на окно одним из тех конвертов, что держит в руке. Он пытается понять, что происходит, и доходит до него мучительно долго.
Это игра. Играй. Играй.
– Я пропустила беспорядок? – спрашиваю я.
Его глаза сужаются, челюсти крепко сжимаются, когда он наконец понимает, и нервные окончания у меня в животе завязываются в тугой узел. Я не знаю, не совершила ли я ужасную, страшную ошибку. Наверно, я сейчас выгляжу как сумасшедшая.
Но тут я вспоминаю Анселя в холле, в трусах, флиртующего. Вспоминаю его голос у меня в ушах, вспоминаю, как он подтрунивал надо мной и как Финн подшутил над ним, стянув с него штаны при всех до колен. Вспоминаю, как Финн рассказывал мне о Брони. Я знаю, что в глубине души, там, за стрессом от работы, Ансель большой любитель поиграть и подурачиться.
Черт. Я только надеюсь, что эта игра ему по вкусу. Я не хочу ошибиться. Потому что ошибка отправит меня снова в темноту неловкого молчания.
Он медленно поворачивается, на лице его та легкая улыбка, которую я не видела уже несколько дней. Он снова оглядывает меня с ног до головы, от наколки до тоненьких, опасных шпилек. Взгляд у него огненный, я чувствую, как волна жара прокатывается по моей коже.
– Так вот чего ты хочешь? – шепчет он.
Подумав немного, я киваю:
– Думаю, да.
С улицы доносится какофония автомобильных гудков, Ансель ждет, когда в квартире снова воцарится тишина, а затем медленно произносит:
– О да. Ты пропустила беспорядок.
Я хмурюсь в притворном беспокойстве, рот мой приобретает форму буквы «о».
Он с драматическим жестом поворачивается, идет на кухню и достает из ящика бутылочку без опознавательных знаков. Я чувствую запах уксуса и думаю, что у него, наверно, есть свой собственный рецепт средства для мытья окон. Он касается меня рукой, передавая бутылочку:
– Ты должна помыть его перед уходом.
Я чувствую, как выпрямляется моя спина, потому что он идет вслед за мной к окну, глядя, как я распыляю жидкость на стекло. Внутри у меня разгорается огонь такой силы, какой я даже не ожидала. Он делает то, что я хотела, и хотя он заставляет меня мыть сейчас окно дочиста, это только потому, что я направляю его. А он просто играет свою роль.
– Пройдись тряпкой еще раз. Не оставляй разводов.
Когда я заканчиваю, стекло сверкает, на нем нет ни пятнышка, и за спиной у меня раздается легкий вздох.
– Теперь самое время принести извинения, не так ли?
Когда я поворачиваюсь к нему лицом, он выглядит таким по-настоящему недовольным, что пульс у меня учащается еще сильнее, а в горле встает ком, горячий и трепещущий, и я бормочу:
– Извините. Мне очень жаль. Я…
Глаза его искрятся, когда он протягивает руку и кладет большой палец мне на нижнюю губу, заставляя замолчать.
