Он кончает в ту же секунду, его движения становятся еще более резкими и отчаянными, а потом он обваливается на меня с приглушенным стоном.
* * *
ВЕЧЕРНИЙ ВЕТЕРОК развевает мои волосы, и их кончики щекочут мне подбородок, легкий аромат свежего хлеба и сигаретного дыма плывет из кафе, мимо которого мы проходим по дороге к метро.
Я оглядываюсь через плечо на ряды мотоциклов, припаркованных у обочины, и спрашиваю:
– А где твой мотоцикл?
– Дома, – отвечает Ансель просто. – Я завез его туда раньше, чтобы прогуляться с тобой.
Он говорит это не для того, чтобы увидеть мою реакцию, поэтому не видит, как я смотрю на него. Мы не говорили сегодня отдельно об аварии, хотя эта тема, разумеется, всегда всплывает, когда речь заходит о моих школьных годах и прежней жизни. Но он лишний раз продемонстрировал мне сейчас, что всегда помнит о том, что случилось со мной, и не будет давить на меня, как мой отец, который купил мне велосипед на первый мой день рождения после больницы и постоянно намекал, что я должна вернуться к верховой езде.
Откровенность Анселя меня по-прежнему удивляет. В то время как я мучительно размышляю всякий раз и сомневаюсь, стоит ли говорить это или лучше промолчать, Ансель, похоже, вообще не фильтрует то, что говорит. Слова льются из его похожего на леденец рта без тени сомнения. И я невольно задумываюсь, всегда ли он был такой открытый и со всеми ли он так себя ведет.
Час пик уже наступил и прошел, и нам удается найти два соседних места в вагоне. Мы садимся плечом к плечу, и я смотрю на наше отражение в окне напротив. Даже в этом грязном и кривом зеркале, в свете мигающих флуоресцентных ламп невозможно не увидеть, насколько Ансель красив. Вообще-то это не то прилагательное, которое я обычно употребляю, описывая молодых людей, но в данном случае, глядя на его точеные скулы и мягкий, почти женский рот, оно единственное приходит мне на ум.
Он ослабил галстук, расстегнул верхние пуговки на воротничке рубашки, открыв мягкую, гладкую кожу. Воротник рубашки распахнут настолько, что видны его длинная шея и верхняя часть ключиц, и, глядя на него, я невольно недоумеваю – почему раньше ключицы не казались мне такой сексуальной частью тела.
Словно почувствовав мой взгляд, Ансель тоже поднимает глаза и смотрит на наше отражение в стекле напротив, встречаясь со мной глазами. Наши отражения покачиваются в такт движению поезда, и Ансель смотрит на меня с едва заметной, понимающей улыбкой, чуть приподнимающей уголки его губ. Это так странно – сидеть сейчас здесь вот так, молча и спокойно, после того как всего час назад он был внутри меня, а мои пальцы судорожно цеплялись за кран и соскальзывали с него, потому что были влажными от пота.
На следующей остановке входит много народу, и Ансель уступает место пожилому джентльмену с тяжелой сумкой в руках. Они обмениваются парой фраз на французском, я, конечно, не понимаю.
Ансель встает передо мной и держится рукой за верхний поручень – благодаря этому я получаю великолепную возможность лицезреть его торс и перед брюк. Мммм.
Мое внимание привлекает чей-то смех, и я замечаю стайку девушек, сидящих неподалеку. Это, наверно, студентки, думаю я, всего на пару лет младше меня. Слишком взрослые для старшей школы, но точно еще студентки. Они сидят, прислонившись головами друг к другу, и их приглушенное кокетливое хихиканье и широко распахнутые глаза лучше слов говорят мне о том, куда они смотрят. А точнее, на кого они смотрят.
Я перевожу взгляд на Анселя и вижу, что он смотрит на пожилого мужчину и слушает его, не обращая ни малейшего внимания на соблазнительные взгляды, направленные на него.
Я не могу их винить, на самом деле, этих девочек. Если бы я увидела Анселя в поезде метро, я бы точно свернула себе шею, пытаясь рассмотреть его получше. Тот вечер в Вегасе, когда я увидела его впервые, кажется сейчас таким далеким, как будто целая вечность прошла с тех пор. В такие моменты мне хочется наградить саму себя за то, что я делала и говорила в тот вечер, поблагодарить Господа, хотя скорее алкоголь, за то, что мне удалось заинтересовать его. Иногда я думаю, что та я – просто гений.
Ансель смеется глубоким, очень мужским смехом на какой-то шуткой пожилого мужчины, и, о небеса, помогите мне, ямочка! Она снова на месте! Я немедленно оглядываюсь по сторонам, как ревнивая жена, чтобы убедиться, что смеющиеся девицы уставились на него, раскрыв рты, и поедают его глазами.
И хотя я не произношу ни слова, у меня возникает подозрение, что все мои мысли каким-то загадочным образом проецируются на экран прямо у меня на лбу, потому что именно в этот момент Ансель смотрит на меня, взгляд его смягчается и теплеет, и он вдруг касается одним пальцем моей нижней губы. У меня в груди вспыхивает огонь удовольствия, и я прижимаюсь ртом к его ладони.
Ансель сияет, когда поезд останавливается на нашей станции. Он берет меня за руку, я встаю, и он выводит меня из вагона, обняв за талию.
– Ты сегодня рано освободился, – говорю я ему на платформе.
Он смеется.
– И ты только сейчас это поняла?
– Нет. Ну… да. Я просто об этом раньше не думала. – То, что он рассказывал о своей начальнице и работе, эхом проносится в моей голове. – У тебя же не будет из-за этого проблем, правда?
Он пожимает плечами так, как только он умеет, легко и непринужденно.
– Я могу и из дома поработать, – отвечает он. – Я все время прихожу раньше всех и, даже уйдя сегодня пораньше, отработал полный день. Просто не четырнадцать часов, как обычно. Им придется к этому привыкнуть.
Но очевидно, что пока они к этому еще не привыкли. Когда мы входим в квартиру, Ансель ласково целует меня, идет прямо к столу и включает ноутбук. Словно по сигналу, начинает звонить его телефон, и Ансель пожимает плечами, виновато глядя на меня, прежде чем ответить:
– Алло?
Я слышу низкий мужской голос в трубке, а затем на лице моего мужа появляется широкая радостная улыбка вместо озабоченного «рабочего» выражения.
– Привет, Олли! – говорит он. – Да, мы дома.
Я машу рукой, чтобы он передал Олли от меня привет, и иду в спальню, захватив с дивана книжку и закрыв за собой плотно дверь, чтобы дать им возможность поболтать без свидетелей.
Кровать широкая и удобная, и я ложусь поперек нее, раскинув руки и ноги, как морская звезда. Я слышу звуки, доносящиеся с улицы, чувствую легкий аромат свежего хлеба и жареного чеснока, и мысль о том, что у нас будет на ужин, мешает мне сосредоточиться на том, что я читаю. И конечно, я читаю и перечитываю одну и ту же строчку и не улавливаю ее смысл.
Возможно, это не только из-за запахов. Возможно, у меня перед глазами стоит улыбка Анселя, которая появилась на его лице, когда он взял трубку, или это его голос виноват, он звучит так низко, так тепло и расслабленно, совсем не так, как я привыкла слышать за последние пару недель. Несмотря на то что он в общем не испытывает неловкости и мы проводим вместе чудесные вечера, только сейчас я понимаю, что все-таки он держится со мной немного скованно и формально на контрасте с тем, насколько близок и расслаблен он в разговоре с лучшим другом. Это то же самое, что у меня с Лолой и Харлоу – не надо думать, что говоришь, не надо фильтровать.
