Он стонет, и мне хочется навсегда запомнить этот волшебный, тяжелый, мучительный стон. Я спускаюсь ниже и снова сажусь на него верхом. Он так возбужден, член у него поднимается до пупка, почти прижимаясь к животу. Тонкая кожица на головке натянута до предела, а на самом кончике видна крошечная капелька влаги.
Мой рот наполняется слюной, соски встают торчком. Я и не думала, что моя игра возымеет такой быстрый эффект. Не знаю, так ли это, но его член выглядит таким твердым, что это даже может быть больно.
– Не хочешь, чтобы я взяла его в рот перед тем, как начну задавать вопросы? – шепчу я, на мгновение выходя из роли. Вздувшиеся жилы на его шее и выражение муки на лице вызывают у меня желание позаботиться о нем и разрядить его напряжение.
– Нет, – быстро отвечает он. Намного быстрее, чем я ожидала. Глаза у него широко раскрыты, губы влажные, он их облизывает, пытаясь слизать мой сок со своей кожи. – Мучай меня.
Я слезаю с его колен и встаю, произношу коротко: «Что ж, очень хорошо» – и иду к кофейному столику за блокнотом и ручкой. Я даю ему возможность как следует полюбоваться тем, как я выгляжу сзади, моими бедрами и красным шелком трусиков. И слышу за спиной его тяжелое, прерывистое дыхание.
Я возвращаюсь к нему, смотрю в свой короткий список: я записала кое-что, чтобы не забыть, то, о чем я хочу его спросить, потому что сейчас, в самый разгар игры, сидя на нем, обнаженном, видя его взгляд и то, как он едва сдерживается, чтобы не разорвать галстук, которым связаны его руки, и не наброситься на меня, я наверняка могу все забыть.
Сев на свое место, я провожу ручкой по гладкой коже его груди, чувствуя ягодицами, как напряжены мышцы его бедер.
– Мы можем начать с вопросов полегче.
Он кивает, не сводя глаз с моей груди:
– D’accord.
Что означает – хорошо.
– Если ты кого-то убил, нам не нужно будет уже сильно заморачиваться, потому что в конце концов ты и так попадешь к нам, в любом случае.
Он улыбается, чуть расслабляясь, когда игра возобновляется.
– Нет, я никого не убивал.
– Может быть, пытал?
Он смеется.
– Боюсь, в данный момент я как раз был бы очень не против, но нет.
Глядя в свой список, я говорю:
– Мы пробежимся по смертным грехам побыстрее. – Перевожу взгляд на него и облизываю губы. – На них мужчины обычно сыплются.
Он кивает, глядя на меня с таким серьезным выражением, как будто и впрямь сейчас решается его судьба.
– Алчность? – вопрошаю я.
Ансель издает короткий смешок:
– Я же адвокат.
Кивнув, я делаю вид, что записываю:
– Ты работаешь на фирму, которую ненавидишь, за смешные деньги, и представляешь огромные корпорации, которые подают в суд друг на друга. Полагаю, это означает, что тебя вряд ли можно назвать таким уж алчным, не правда ли?
Его ямочка становится глубже, когда он смеется:
– Думаю, ты права.
– Гордыня?
– У меня? – удивляется он. – Да я само смирение.
– Верно. – Стараясь не выдать улыбку, я снова утыкаюсь в свой список. – Похоть?
Он приподнимает бедра, его член покачивается между нами, а я смотрю ему в лицо и жду ответа, но он так ничего и не произносит.
У меня под кожей разгорается огонь, а его взгляд так проницателен, что мне приходится отвести глаза от его лица.
– Зависть?
На этот раз ему требуется время, чтобы ответить, и я снова смотрю на него, пытаясь понять выражение его лица. Он выглядит очень сосредоточенным, как будто все это всерьез. И я вдруг впервые думаю: а может быть, и всерьез. Я бы никогда не задала ему этих вопросов, если бы была собой и сидела напротив него за обеденным столом, как бы мне этого ни хотелось. Невозможно быть таким совершенным, каким он кажется, и где-то в глубине души я понимаю, что и он не совершенен, что наверняка и на этом солнце есть темные пятна. И чтобы их обнаружить, иногда легче притвориться прислужницей сатаны.
– Я завидую, да, – говорит он тихо.
– Мне нужно, чтобы ты рассказал об этом побольше. – Я наклоняюсь вперед и целую его подбородок. – Зависть к чему?
– Я никогда не задумывался. На самом деле я всегда стараюсь видеть во всем плюсы. Финн и Оливер… они иногда очень злятся на меня, говорят, что я слишком импульсивен, слишком непостоянен. – Он отрывает от меня взгляд и смотрит мне за спину, в пустую комнату. – Но теперь… теперь я смотрю на своих лучших друзей и вижу, что у них есть свобода… и тоже хочу так. Думаю, это и есть зависть.
А вот это больно. У меня как будто ком встает в горле, не давая мне дышать. Я вынуждена сглотнуть несколько раз, прежде чем выдавливаю из себя:
– Понятно.
Ансель в ту же секунду понимает, как звучит то, что он сказал, и так сильно мотает головой, что я вынуждена посмотреть на него.
– Разумеется, речь не о том, что я женат, а они нет! – поспешно уточняет он. Его глаза отчаянно ищут мой взгляд, чтобы убедиться, что я понимаю. – Это не из-за аннулирования брака, я все равно этого не хотел, не потому, что я пообещал тебе.
– Ладно.
– Я завидую им совсем по другому поводу, чем ты думаешь. – Он делает паузу и ждет моей реакции, а потом негромко признается:
– Я ведь не хотел возвращаться в Париж. Не ради этой работы.
Мои глаза сощуриваются.
– Не хотел?
– Я люблю этот город, он всегда в моем сердце… но я не хотел возвращаться сюда так, как мне пришлось. Финн любит свой родной город и никогда не хотел уехать, Оливер открывает магазин в Сан-Диего. И я завидую им потому, что они счастливы быть там, где хотят быть.
Слишком много вопросов готовы сорваться с моего языка. Наконец я я задаю тот, который уже задавала накануне:
– Тогда почему ты вернулся сюда?
Он смотрит на меня оценивающим взглядом, затем говорит только:
– Полагаю, я… чувствовал себя обязанным.
Я думаю, что он говорит о том, что отказаться от такого места было бы полным безумием, потому что даже при всей его ненависти к этой работе это действительно шанс, который дается один раз в жизни.
– А где бы ты хотел быть?
Он облизывает губы кончиком языка:
– Я хотел бы как минимум иметь возможность последовать за своей женой, когда она уедет.
Сердце у меня замирает. Я решаю оставить тему зависти и обсудить эту, куда более интересную и животрепещущую тему.
– Ты женат?
Он кивает, но выражение его лица очень серьезное. Совершенно серьезное.
