Ансель открывает дверь и входит, я иду за ним, нас встречает высокий, тощий как жердь мужчина с доброжелательной улыбкой. Ресторанчик маленький, но очень уютный, внутри пахнет мятой и чесноком и еще чем-то острым и вкусным, что я не могу сразу определить. В единственном зале стоит несколько столиков.
– Bonsoir. Une table pour deux?
[25] – спрашивает мужчина, протягивая нам меню.
Я киваю и говорю:
– Oui
[26], – и вижу довольную и гордую улыбку с чудесной ямочкой на лице Анселя. Мы идем к столику у стены, и Ансель пододвигает мне стул и ждет, пока я сяду, а потом садится сам.
– Мерси.
Видимо, то, что я понимаю эти несколько слов, вводит официанта в заблуждение, ибо он начинает пространно рассказывать мне о специальных предложениях меню. Ансель ловит мой растерянный взгляд, и я едва уловимым кивком даю понять, что лучше ему послушать и потом рассказать все мне. Ансель задает официанту несколько вопросов, а я смотрю на него и молчу, думая, что просто смотреть на него, слушать, как он говорит, видеть, как он жестикулирует, да просто смотреть на него, что бы он ни делал, – это самое сексуальное, что можно себе представить.
Господи, я совершенно увязла.
Когда официант отходит, Ансель перегибается через стол и своими длинными, изящными пальцами показывает мне в меню несколько наименований. Мне приходится моргнуть несколько раз, чтобы вернуться в реальность и сосредоточиться.
Меню всегда для меня самое трудное. Есть, конечно, несколько спасительных подсказок: boeuf – мясо, poulet – курица, veau – говядина, canard – утка, poisson – это рыба (мне совершенно не стыдно признаваться, что то я узнала после бесчисленных просмотров «Русалочки»). Но как это все приготовлено и с какими соусами подается, с какими гарнирами сервируется – во всем этом я пока не ориентируюсь, и мне требуется помощь в большинстве ресторанов.
– У них сегодня есть langoustine bisque, это… – Он делает паузу, хмурится и смотрит в потолок. – Хм… это… моллюск?
Я улыбаюсь. Одному Богу известно, почему мне так нравится его смущенное выражение лица.
– Лобстер.
– Да. Лобстер, – кивает он удовлетворенно. – Лобстер с мятой, подается с маленькой пиццей. Очень хрустящей, с лобстером и вялеными томатами. Еще есть le boeuf…
– Лобстер, – решаю я.
– Ты даже не хочешь услышать другие предложения?
– А ты считаешь, что можно придумать что-то лучше, чем лобстер с пиццей? – Я вдруг замираю, озаренная догадкой. – Если, конечно, ты не имеешь в виду, что потом не сможешь меня поцеловать.
– Хорошо, – говорит он, махнув рукой. – Целовать я тебя могу всегда, при любых обстоятельствах.
– Тогда лобстер. Bisque.
– Отлично. А я, наверно, возьму рыбу, – говорит он.
Официант возвращается, и они с Анселем терпеливо слушают, как я пытаюсь заказать выбранное блюдо и большую тарелку зелени с заправкой. С улыбкой, которую он не может скрыть, Ансель делает свой заказ, добавив в него по бокалу вина для каждого из нас, и кладет руку на спинку пустого стула рядом с собой.
– Смотри-ка, я тебе даже не нужен, – замечает он.
– Ну, не совсем. Как иначе я могла бы узнать, как попросить фаллоимитатор нужного мне размера? Я имею в виду – это ведь действительно очень важное знание, – возражаю я.
Ансель заливается смехом, глаза его изумленно сужаются, а руками он смущенно прикрывает рот в притворном ужасе. Несколько других посетителей оборачиваются на нас, но, кажется, ни у кого его громкий смех не вызывает отрицательных эмоций.
– Ты дурно на меня влияешь, – говорит он, успокоившись, и берет свой бокал.
– Я?! Вообще-то это не я внесла в список слов для изучения фаллоимитатор, так что… нечего на зеркало пенять.
– Но зато ты нашла магазин костюмов, – возражает он, глядя на меня через стекло. – И должен сказать, я бесконечно благодарен тебе за это.
Я чувствую, как мое лицо вспыхивает от его взгляда и от смысла сказанного.
– Это правда, – признаю я шепотом.
Приносят нашу еду, и она оказывается выше всяких похвал. Мы едим в молчании, если не считать моих стонов и пожеланий родить от шеф-повара детей.
Официант уносит опустевшие тарелки, и Ансель заказывает десерт для нас обоих: fondant au chocolat
[27], который выглядит очень увеличенной версией шоколадного лава-кейка, который мы едим дома, и подается с перечно-ванильным мороженым. Ансель закрывает глаза и стонет над каждой ложкой.
– Мне даже как-то неловко смотреть, как ты это ешь, – говорю я, глядя, как он облизывает ложку.
– Это мое любимое, – признается он. – Хотя, конечно, тут его делают не так вкусно, как готовит моя мама, когда я приезжаю к ней в гости.
– Я все время забываю, что ты упоминал, что она окончила кулинарную школу. А я вот не могу вспомнить ни одного десерта, который моя мама не купила бы в магазине. Она, так сказать, домохозяйка без фанатизма.
– Как-нибудь, когда я приеду к тебе в Бостон, мы поедем в мамину кондитерскую в Бриджпорте и она приготовит для тебя все, что ты захочешь.
Я почти слышу оглушительный звон, с которым эти слова разбиваются в головах у нас обоих. Огромный предупредительный знак загорается у нас перед глазами, он ощутим, реален, он как будто сидит сейчас вместе с нами за этим столом, и уже невозможно делать вид, что его не существует.
– Сколько у тебя осталось времени? – спрашивает он. – Две недели? Три?
Мысль «ты мог бы попросить меня остаться» мелькает в моей голове, но я гоню ее прочь, потому что я не могу остаться, потому что нет, нет, правда не могу, и это на самом деле ужасная, ужасная мысль.
Я опускаю голову и разглядываю тарелку, стоящую на столе между нами, наблюдая, как шоколадный соус смешивается с тающим мороженым.
– Думаю, мне лучше уехать через две недели. Мне нужно найти квартиру, записаться на занятия…
Позвонить отцу, думаю я. Найти работу. Заново построить свою жизнь. Завести друзей. Решить, чем я хочу заниматься, когда закончу учебу. Постараться найти способ быть счастливой, приняв это решение. И считать секунды до того, как ты приедешь ко мне.
– Даже несмотря на то, что ты не хочешь.
– Не хочу, – мрачно говорю я. – Я не хочу провести следующие два года своей жизни в школе, чтобы потом получить возможность найти работу, которую я буду ненавидеть, с людьми, которые будут мне чужими и неприятными, и оказаться однажды запертой в четырех стенах ненавистного офиса.
