Мои пальцы поглаживают его грудь, потом поднимаются вверх, к его горлу, и дальше, на заднюю поверхность шеи.
– Моя самая большая травма – когда моя мать уехала из Штатов, но при этом, несмотря на то что мой отец тиран, детство у меня было вполне счастливое. В школе мне не давалась математика. Девственность я потерял с девушкой по имени Ноэми, когда мне было четырнадцать. – Он целует меня в щеку. – Последний раз я занимался сексом со своей женой, Миа Розой Гийом. – Теперь он целует кончик моего носа. – Моя любимая еда – хлеб. Да, да, знаю, это звучит ужасно скучно. И я не люблю сухофрукты.
Я смеюсь и тянусь к нему уже для настоящего поцелуя, наконец-то. И о… мой… Бог… Губы у него теплые, уже такие знакомые мне, мягкие и в то же время властные. Я чувствую, как растет его желание прикоснуться ко мне, попробовать меня на вкус, заняться со мной любовью, его руки опускаются на мои ягодицы, бедра прижимаются к моим. Он слегка касается языком моего языка, и мы оба стонем, вжимаясь друг в друга и тяжело дыша.
– Я даже не знал, что могу довести женщину до оргазма ртом, пока не встретил тебя, – признается он. – Мне так нравится целовать тебя там. И мне нравится твоя попка, она совершенна. – В этот момент я чувствую, как его твердый член упирается в меня, он сжимает мои ягодицы руками. – Мне нравится любой секс с тобой, но больше всего я люблю быть сверху… ты превращаешь миссионерскую позу в нечто очень сексуальное тем, как извиваешься и двигаешься подо мной.
Черт. Я просто растекаюсь в его руках.
– Ансель…
– Я знаю, какие звуки ты издаешь, когда кончаешь, – тебе никогда не удастся меня обмануть. – Он улыбается и добавляет: – Снова.
– Говори мне обычные вещи, – умоляю я. – Это меня убивает.
– Я ненавижу убивать пауков, потому что мне они кажутся потрясающими, но я буду делать это ради тебя, если ты будешь их бояться. Я ненавижу сидеть в машине на пассажирском сиденье, потому что предпочитаю быть за рулем. – Оон целует теперь мое ухо и шепчет: – Мы можем жить в Сан-Диего, но я бы хотел хотя бы лето проводить во Франции. И может быть, мы перевезем сюда мою маму, когда она состарится.
Мое сердце бьется так сильно, что даже больно.
– Хорошо.
Он улыбается, и я касаюсь его ямочки кончиком пальца:
– Ты правда собираешься сюда переехать?
– Думаю, в феврале, – отвечает он, слегка пожимая плечами. Так, будто это очень просто. Как будто и говорить не о чем и все решено.
Я рада, но в то же время расстроена. Конечно, прекрасно, что все так легко устраивается, но сейчас ведь только июль. Февраль так далеко!
– Это кажется таким далеким-далеким.
– Я приеду в гости в сентябре. В октябре. В ноябре. В декабре. Я январе…
– А сейчас как надолго ты останешься? – Почему я не спросила этого раньше? Я заранее боюсь его ответа.
– Только до завтра. – Мое сердце обрывается, и я вдруг ощущаю щемящую пустоту внутри. – Я могу пропустить понедельник, – говорит он, – но во вторник должен быть на работе на первом этапе слушаний.
Значит, у нас очень мало времени.
Схватив его за руку, я поспешно пробираюсь через толпу к столику.
– Слушайте, девочки…
– Да понятно все, Сахарок, – кивает Харлоу. – У вас всего двенадцать часов. Я вообще понять не могу, что вы до сих пор тут делаете. Бегите.
Видимо, они знали не только то, что он приедет, но и то, когда он уедет. Они успели поговорить обо всем. Черт, я люблю моих друзей.
Я целую Харлоу, целую Лолу, и мы бежим к выходу.
* * *
КАК-ТО НАМ УДАЕТСЯ добраться до моей квартиры и не раздеться по пути. Я молюсь, чтобы мы не разбудили Джулианну, когда мы вываливаемся из машины на дорожку, целуясь, а потом гремим в гараже, впечатываясь в стенку, потому что Ансель залезает руками мне под юбку и в трусики, умоляя дать ему меня почувствовать. Его пальцы горячие и нетерпеливые, он резко отводит в сторону тонкое кружево и гладит меня.
– Ты нереальная, – шепчет он. – Мне нужно, чтобы ты была голая. Мне нужно увидеть тебя.
– Тогда тащи меня наверх.
Мы спотыкаемся и бьемся по пути по деревянной лестнице об стены, потом наваливаемся на дверь, он истово целует мою шею, а его жадные руки вцепляются мне в ягодицы, вжимая меня в него.
– Ансель! – смеюсь я, слабо отбиваясь от него, потому что мне нужно достать ключи из сумки.
Оказавшись внутри, я не включаю свет, не в силах оторвать руки от его тела хотя бы на то короткое мгновение, которое нужно для того, чтобы нажать на выключатель. Я слышу, как ключи падают на пол, за ними следуют сумка и его пиджак, а потом уже и мы оба спотыкаемся и падаем в темноту. Он подхватывает меня за талию, чтобы помочь мне подняться, не переставая целовать.
– Мне нравится твое жилище, – говорит Ансель, улыбаясь между поцелуями.
Я киваю, лихорадочно вытягивая рубашку из его брюк.
– Хочешь экскурсию?
Он смеется, когда я рычу от нетерпения, мои пальцы расстегивают пуговицы на его рубашке… И почему этих долбаных пуговиц так много?!!
– А эта экскурсия включает кровать, да? – спрашивает он и убирает мои руки, сам быстро расстегивая оставшиеся пуговицы и снимая наконец рубашку.
– И стол. И диван, – бормочу я, увлеченная его обнаженной кожей, такой гладкой, такой совершенной, которая вдруг оказывается у меня под руками. – А может быть, и пол. И еще душ.
Прошло всего несколько дней, как я не касалась его, но кажется, будто целый год, и мои пальцы скользят по его груди, ногти царапают твердые мышцы его живота. Когда я подаюсь вперед и целую его ключицу, он издает звук, который представляет собой нечто среднее между стоном и рычанием.
Он стягивает купальник с моих плеч, тянет его дальше, по рукам, пока наконец он не остается болтаться у меня по бокам.
– Давай начнем со спальни. А потом можем совершить круиз.
– Нам же надо как-то убить двенадцать часов времени, – говорю я.
Он захватывает мою нижнюю губу зубами, и я начинаю хныкать, мне так сильно его не хватает, что, кажется, в грудной клетке у меня что-то сломалось и я не могу дышать.
Кровать – самый большой предмет в квартире, и даже в темноте Ансель находит ее без усилий. Он ложится на спину, продолжая меня целовать, а потом садится, подтягивая меня к себе, между раздвинутыми ногами. Его руки ласкают внутреннюю поверхность моих бедер, двигаются вверх и вниз, пока наконец пальцы не касаются кромки моих трусиков. Уличный фонарь заливает тусклым светом одну из стен, и я вижу лицо Анселя, его плечи. Брюки у него расстегнуты, и его член уже очень твердый, головка выглядывает из боксеров, а ствол сильно прижат к животу.
Он тянет меня к себе, и я чувствую жар его губ на своей шее.
