— Идем, милый, идем, — испугалась Коровина, муж перевел на меня умоляющий взгляд, и вновь что-то замычал. — Это Аня. Помнишь девочку, что к нам приходила? Ты учил ее рисовать.
Она толкала коляску, торопясь покинуть кладбище. Подхватив велосипед, я догнала их и пошла рядом.
— Мне так жаль… — сказала я зачем-то, а Екатерина Осиповна кивнула.
— Ты всегда была доброй девочкой. Знаешь, мы с сестрой в детстве не особенно дружили. Она ведь моложе меня на пять лет. Когда тебе двенадцать лет, это существенная разница. А потом я встретила Дмитрия Владимировича, началась взрослая жизнь, а Лида все еще была девчонкой. Бесшабашной, иногда вздорной… Выскочила замуж в семнадцать, за парня, который ей совсем не подходил. Он избил ее, когда она вот-вот должна была родить. Ребенок умер. Но она простила мужа и еще некоторое время жила с ним, пока он ее опять не избил, то есть, наверное, бил и раньше, а здесь едва не покалечил. Только после этого она ушла к маме. Мамы через два года не стало, Лида осталась одна. Мы с Дмитрием Владимировичем уже сюда переехали. Как-то он был неподалеку в гостях у приятеля и просто влюбился в эти места. А тут как раз дом продавался. Он привез меня сюда, водил вокруг дома и рассказывал, как мы заживем, пристроим мастерскую с большими окнами, будем пить чай под яблонями… Мы были так счастливы, Аня. Мне хотелось, чтобы сестра тоже обрела счастье. Вот я и перевезла ее сюда. В городе она одна осталась, молодая женщина в пустой квартире… Мужчины у нее были, но… в общем, ничуть не лучше первого муженька. Она опять с ним сошлась, родилась Оленька, а он… нисколько не изменился. Вот я и настояла, чтобы сестра сюда переехала. Она долго не решалась… Оля уже в седьмой класс пошла. Я, признаться, боялась, что сестра заскучает, но она сказала, что мужчины ее совсем не интересуют, работу она здесь, слава богу, нашла… Мы с ней очень сблизились. Только тут я по-настоящему поняла, что такое родной человек. Когда с Дмитрием Владимировичем беда случилась, Лида мне очень помогла. Не знаю, как бы я без нее справилась. Это я теперь привыкла, а тогда… Приподнять его надо, а сил нет. А потом она заболела. Так тяжело умирала… Я все думала, за что ей это… Когда я ей глаза закрыла, подумала: «отмучилась». Осталась Оленька… точно огонечек, такая славная девочка. Я, знаешь ли, Аня, детей никогда не хотела. Мы с Дмитрием Владимировичем об этом договорились сразу. Может, это слишком эгоистично, но нам друг друга всегда хватало. И ребенок, как бы это чудовищно ни звучало, был бы лишним. Нарушил бы гармонию, которую мы так ценили, неизменный распорядок дня и прочие мелочи, к которым так быстро привыкаешь… А тут я подумала, как хорошо, что у нас есть Оленька… Я ее и раньше любила, а после смерти Лиды… А Оленьку убили. Она к нам ехала после учебы… Училась в городе, в университете, заканчивала второй курс. Я ее ждала тем вечером, а ее все нет и нет, и мобильный молчит. Прости, что я тебе все это рассказываю… — Она остановилась и теперь смотрела мне прямо в глаза, а я подумала: каково ей здесь с мужем-инвалидом, среди людей, которым она так и не стала своей. — Я думаю, может, не надо было сестре переезжать? — тихо спросила она.
— Вы ни в чем не виноваты, — покачала я головой. — Ни в чем.
— Ты так думаешь? А я вот…
Тут она махнула рукой и пошла очень быстро, толкая перед собой коляску. Я не стала ее догонять.
У ворот стоял джип темно-синего цвета, возле него курил мужчина лет сорока в джинсах и короткой кожаной куртке. С той стороны калитки заливисто лаял Верный. Я подъехала ближе, а мужчина сказал:
— Успокойся ты наконец, вот и твоя хозяйка. Здравствуйте, — обратился он ко мне. — Анна Викторовна?
— Да, — кивнула я и спрыгнула с велосипеда.
Он не спеша достал удостоверение из внутреннего кармана куртки и показал мне.
— Олег Сергеевич Плятт, — представился без улыбки.
— Вы по поводу девушки? — спросила я, открывая калитку, ухватила Верного за ошейник, приказав: — Тихо!
С опаской на него глядя, Олег Сергеевич пошел следом за мной.
— Вот так дом у вас, — сказал, оглядываясь с интересом. — Лет сто ему?
— Больше, — ответила я, поднимаясь вместе с ним на крыльцо.
— У моей бабки был похожий. Сгорел лет тридцать назад.
— Жаль. Значит, вы из наших мест?
— Отец. Я родился в Выборге. Учился в Пскове, а потом вдруг сюда потянуло.
Мы оказались в кухне, он устроился возле окна, а я вымыла руки и спросила:
— Чаю хотите?
— Не откажусь. Вы ведь, кажется, из Москвы? — задал он вопрос. — Сюда, стало быть, в отпуск?
— Думаю пожить здесь некоторое время, — уклончиво ответила я.
— Ясно. Хотя я с трудом представляю, что в этом захолустье делать такой женщине, как вы: красивой, успешной… Да и страшновато тут одной…
— Я здесь спать собираюсь до обеда. А насчет страха… нет, не страшновато, привыкла, наверное.
— Дом по наследству достался?
— Да, от бабки.
— Небось все лето у нее проводили… — засмеялся он.
— Конечно.
— Я у своей тоже был частым гостем. Скажите, Анна… ничего, что я без отчества?
— Ничего.
— Почему вы на электричке приехали? Машина ведь у вас есть?
— Есть. Предпочитаю самолетом передвигаться, тем более что от Москвы дорога дальняя.
— Это да. И все же, почему на электричке? Автобус же ходит. Да и такси вам, думаю, по карману.
— По привычке, наверное. Мои вещи в рюкзаке уместились, все необходимое в доме есть.
— Ну, да, — покивал он.
— И велосипед был на станции. Я подумала, неплохо прокатиться…
— В темноте? Поздновато уже было.
— Хотелось молодость вспомнить, Олег Сергеевич.
— Понятно…
Он довольно подробно расспросил меня о событиях того вечера. Я беспокоилась, что речь зайдет о Константине Егоровиче, и все это время думала, как подоходчивее растолковать этому типу, что подозревать старика глупо. Но он спросил о нем вскользь, как бы между прочим. Почему-то меня это напугало еще больше. Он ничего не записывал, и это тоже тревожило. В конце концов я решила спросить об этом, а он ответил:
— У нас с вами просто разговор, неофициальный. — Олег Сергеевич широко улыбнулся, наблюдая за моей реакцией. — Ясно, что вы не могли ничего видеть, если отправились другой дорогой.
— Но могла слышать.
— А вы слышали? — спросил он игриво, что мне совсем не понравилось.
— Нет. Если бы девушка закричала, я бы услышала. Значит, она не кричала.
— Очень важная деталь, да? Если девушка не кричала, значит, не успела среагировать, он ударил ее прежде, чем она его увидела и испугалась. Или… человек, которого она увидела, страха не вызвал. Потому что она его знала и не боялась. Кстати, вы называете убитую девушкой, вы что, не были с ней знакомы? Я думал, здесь все друг друга знают.
