— Приезжай. Ради бога, приезжай быстрее.
Он приехал, когда рассвело. Оставил машину возле ворот, я увидела, как он идет между могил, сунув руки в карманы куртки. Хотела подняться ему навстречу, но так и осталась сидеть. Он подошел и устроился рядом.
— Не самое подходящее время для визита на кладбище, — сказал он.
— У меня возник неотложный вопрос, — усмехнулась я.
— И что? Она ответила? Может, объяснишь, в чем дело?
Я заглянула в его небесно-синие глаза и рассказала о звонке Таньки. Он слушал, глядя перед собой, сцепив руки замком, с каким-то отрешенным выражением на лице, точно мой рассказ вовсе его не касался, и я, тревожно косясь на него, начинала подбирать слова, и голос мой звучал все неувереннее, все тише, а потом я замолчала.
— Не осуждай ее, — сказал он.
— Что? — растерялась я. — Не осуждать? У меня была бы совсем другая жизнь, Роланд. У нас была бы… Почему она сделала это?
— Ну… поначалу хотела спасти ребенка. А потом боялась его потерять.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я.
— Да, знаю, — кивнул он. — Тебя ведь никогда не удивляло, что мой отец так тебя любит? Иногда казалось, даже больше, чем меня. Хотя, ясное дело, к тебе отношение другое, ты — девочка.
— Что ты хочешь сказать? — Страх пришел внезапно, словно вдруг подкрался сзади, и по спине пробежал холодок.
— Мне было десять лет, когда я случайно услышал, как ссорятся родители. И мать сказала, что отлично знает, чья на самом деле ты дочь.
— Нет! — крикнула я и топнула ногой. — Нет… может, Агнес и думала так, потому и молчала, но это неправда. Глупая ревность, вот и все.
А он продолжал сидеть, все так же глядя перед собой. И мир вокруг разлетался на куски. Еще несколько минут назад я считала великим несчастьем, что столько лет моей жизни были потеряны, безжалостно выброшены, не подозревая, что настоящая беда только впереди. Вот так мы и обманываемся, принимая за трагедию сущую ерунду. Что значат эти годы, в которых все же была надежда, то таяла, то разгоралась ярче, когда теперь… Теперь я знаю, что на самом деле останавливало его все эти годы…
Но это не могло быть правдой. Просто не могло. Я это точно знала, чувствовала на каком-то глубинном уровне. Однако как убедить Роланда, что слова его матери, брошенные в пылу ссоры сгоряча, ничего не значат?
— У меня никогда не было сомнений в том, кто мой отец, — начала я. — Я люблю Макса, но… по сути у нас с ним мало общего. А папа… ты же сам знаешь, как мы всегда были близки. У нас одни вкусы, одни привычки… Да мне всю жизнь твердят, что я его точная копия. Если хочешь, я сделаю анализ ДНК, моему отцу даже не обязательно знать об этом. Я уверена, что…
Роланд повернулся и впервые за это время посмотрел на меня, и я замолчала на полуслове.
— Идем, я отвезу тебя домой, — тяжело поднимаясь, сказал он.
— Не надо, — сказала я.
— Мне не нравится, что ты пойдешь одна.
— Ничего. Надо привыкать.
— Аня, — позвал он, а я поспешно отвернулась.
— Замолчи. То, что я хочу услышать, ты не скажешь, а все остальное мне не интересно.
До машины мы шли, не произнеся ни слова.
— Я все-таки провожу тебя, — сказал он.
— Ты не делаешь мне легче, ты просто продлеваешь пытку. Оно мне надо?
Я зашагала по тропе, но почти сразу остановилась, повернулась к нему. Он все еще стоял возле машины.
— Помнишь, бабка всегда ставила на окно зажженную лампу. Мы-то думали, это для нас. На ее похоронах Стас сказал: она так делала с тех пор, как дед впервые ушел в лес. И до конца своей жизни. Его где-то носило с разными бабами, а она ждала. И хотела, чтобы он не забывал об этом. Знаешь, она права. Надо ждать. Я сегодня зажгу эту чертову лампу и завтра тоже… И все вечера, что мне остались. Если ждешь так долго, почему бы не подождать еще. Может, лет через двадцать ты случайно узнаешь, что твоя мать была не права. А Агнес боялась, что все-таки права, и потому ничего не сказала нам. И у нас еще будет время хоть немного пожить нашей жизнью. Настоящей.
— Как, черт возьми, ты себе это представляешь? — крикнул он мне в спину.
— Почему бы брату и сестре не поселиться вместе? Особенно если их личная жизнь не задалась?
— Тебе уже били стекла, хочешь, чтобы хутор спалили?
— Я отстрою его заново. Столько раз, сколько понадобится.
Верный встретил меня радостным лаем, я села возле окна, на котором стояла та самая лампа. Пощелкала выключателем. Потрепала пса за ухом.
— Жизнь прекрасна, — сказала с улыбкой. — Где-нибудь совершенно точно.
А потом услышала звук мотора. И подумала: «Неужто Звягинцев так рано? Плохие вести?»
Но вовсе не Сергей поднимался на крыльцо. Эти шаги я не спутаю ни с какими другими, я узнаю их из тысячи… Пес навострил уши, а я сказала:
— Хозяин приехал, идем встречать.
