Как будто во дворе забрехала собака, и Томми выходил поглядеть, в чем дело.
– Ты… ты… – Он задыхался от ненависти.
– Хочешь знать, почему я так с тобой поступила? – пришла ему на помощь Гранни.
– Да! – Он хотел пристрелить лживую суку сразу, но любопытство взяло верх.
– Из-за денег, – сообщила женщина, откладывая помаду. Но от зеркала не отвернулась, продолжила разглядывать свое прекрасное лицо, то ли любуясь, то ли выискивая следы ночных забав. – Ты стал воровать, милый, а мы договаривались так не поступать.
– Как ты узнала? – хрипло спросил Кабба.
– Я знаю все…
– Сучка!
Томми наконец-то решился. Явившись в спальню, он не убрал оружие, оставив взведенный пистолет в руке, но во время разговора не выпячивал его, держал опущенным, словно позабыв, а теперь уверенно навел на женщину и надавил на спусковой крючок.
Осечка!
Еще раз!
Пистолет вновь стыдливо щелкнул, а Гранни рассмеялась:
– Он не выстрелит.
– Что ты с ним сделала?
– Заколдовала.
– Сучка!
Кабба отшвырнул бесполезный пистолет и бросился на Гранни с ножом. Не думая о том, что мчится прямиком в ловушку, вообще ни о чем не думая, потому что сейчас он хотел одного – растерзать подлую тварь, изрезать красивое лицо, забить ногами тело, уничтожить…
В шаге от женщины Томми пропустил удар. Сначала ему показалось, что он врезался в стену… нет, что ему выдал прямой правой один из «львов»… нет, что ему прилетело копытом от буйвола… Нет! Сначала Томми отлетел, врезался в кровать, скатился на пол, почти минуту лежал, ловя убегающее сознание, затем тяжело выдохнул, кажется, кровью, и с трудом поднялся на четвереньки.
Ни «льва», ни буйвола в комнате не оказалось. Только он и Гранни, которая по прежнему сидела на пуфике.
И улыбалась.
– Сучка, – прошептал Кабба.
– Теперь можешь называть меня сукой, – предложила женщина. – Так будет правильнее. – И понюхала один из флаконов с духами. – У твоих мартышек отвратительный вкус.
Ничего более унизительного Томми переживать не доводилось.
– Почему не убила только меня? – хрипло спросил он, усаживаясь на пол и прислоняясь спиной к кровати. Потому что атаковать сил не было: болела голова, болела грудь, а во рту скапливалась кровь, которую приходилось сплевывать.
– Потому что нужно преподать урок, – ответила Гранни, прислушиваясь к доносящимся с улицы воплям. Организованное сопротивление давно закончилось, и теперь ее «львы» искали и добивали последних солдат Каббы. – Чтобы твой сменщик понял, как будут наказаны его шалости.
Он не хотел спрашивать, понимал, что унижается, но удержаться не смог:
– Кто меня сменит?
– Ибрагим Каллона, – коротко ответила Гранни. – Ты не заметил, что я его подняла из грязи точно тем же способом, что и тебя? С этой точки зрения он твой близнец…
Томми засопел.
– …А трахается даже лучше, – закончила женщина. – Так что я скорее приобрету, чем потеряю.
В комнату вошел один из «львов», и Гранни небрежно указала ему на Каббу. Сама отвернулась, еще раз понюхала флакон и брезгливо выбросила его в окно.
«Лев» молча перерезал Томми горло и повернулся к хозяйке, ожидая дальнейших распоряжений.
* * *
промышленное здание
Москва, улица Карьер,
12 июля, вторник, 23:21
Этот небольшой, отдельно стоящий дом, причудливо воткнутый на окраине прижавшейся к Третьему кольцу зоны складов, мастерских и мелких производств, не привлекал особого внимания. Двухэтажный, неказистый, такой же обшарпанный, как абсолютно все соседние постройки, он ничем не выделялся и являл собой чистый, как слеза слесаря, незамутненный образец сугубо утилитарного строения. Когда-то дом считался «административным», в нем размещалась «контора», в ведении которой находились все окрестные склады, но бухгалтеров и менеджеров, в целях экономии, переместили в выстроенные в ангарах клетушки, а дом продали, «прикрутив» к нему довольно большую открытую площадку. Новые хозяева заморачиваться не стали и выставили строение на сдачу, дом несколько раз менял арендаторов, постепенно теряя последние остатки презентабельности, и сейчас его занимала небольшая транспортная компания, владельцы которой приспособили второй этаж под ночлежку для водителей-нелегалов.
А вот лазать в подвал сотрудникам компании, хоть легальным, хоть нет, было строжайше запрещено. Впрочем, они и не смогли бы, поскольку все оконца были заложены кирпичом, а двери стояли новые, с виду такие же неказистые, как все в доме, но крепкие и надежные. А если бы и смогли, то все равно не стали, ибо, кроме мощных дверей, подвал защищало гипнотическое заклинание «Ничего особенного», которое рассеивало даже легкий интерес к нижним помещениям еще на стадии замысла, незаметно, но твердо убеждая желающих спуститься под землю, что ничего, кроме грязи, крыс и крупных неприятностей их в подвале не ожидает.
При этом правдой был только третий пункт, насчет крупных неприятностей, потому что ни грязи, ни крыс в сухом и очень чистом подвале не наблюдалось: Ярга терпеть не мог ни того ни другого. Зато здесь имелся алтарный камень с вырезанными письменами на старонавском – годный и для жертвоприношений, и для повседневной работы; несколько больших шкафов, забитых старинными книгами в кожаных переплетах; полки со смесями, растворами, порошками, сушеными травами и прочими ингредиентами, необходимыми для магических упражнений; а еще бронзовые конструкции, жаровни, тигли, ритуальные кинжалы… Другими словами, обширный подвал представлял собой прекрасно оборудованный кабинет колдуна, увлекающегося алхимией и предсказаниями.
Подвал был надежно замаскирован от магического сканирования, Ярга чувствовал себя в нем в абсолютной безопасности и мог творить заклинания любой силы.
Чем он сейчас и занимался.
– Эргердрат мурак! – провозгласил первый князь, разводя в стороны руки. – Эт’дэр су кратто бин!
Стены подвала, сложенные когда-то давно из плотного, очень твердого камня, слегка завибрировали, откликаясь на вызванный колдуном грандиозный поток магической энергии.
– Ирр’екат турео!
Электричество Ярга отключил еще до начала церемонии – электромагнитное поле попросту не выдержало бы воздействия магии, а после этих его слов погасли закрепленные на стенах факелы, и подвал оказался освещен лишь идущим от алтаря сиянием. Неярким красным сиянием.
– Андарсдатэ из’я курат! – поставил точку колдун, и лежащий на каменном алтаре орангутан – весьма крупный, огненно-рыжий зверь, до сих пор не подававший признаков жизни, вдруг забился в судорогах, зарычал, вцепившись когтями в грудь и царапая ее до крови, скатился с алтаря, ударившись головой о камень пола, попытался встать на четвереньки, но не удержался, с громким ревом выхаркал сгусток крови, жалобно взвыл от нестерпимой боли, перекатился на спину и глубоко задышал, уставившись в потолок.
