Тучи над Львовым сгущались, и будущее виделось ему в самых черных красках. О том, что произошло дальше, рассказывал сам Сергей Лаврентьевич: «На другой день был праздник. Я долго колебался: ехать ли мне во дворец или нет? Наконец решился ехать, чтобы скорее узнать мою участь. Во дворце многие уже слышали о сем происшествии. Некоторые сожалели обо мне; другие, не любя Моркова за насмешливый нрав его, были тем довольны… Князь Зубов, появясь, прошел прямо к Ней [Екатерине II. – Л.Б.] и чрез несколько минут, вышед оттуда, сказал мне, чтоб через час к нему приехал. Во весь этот час промучился я мыслями, ожидая решения моей судьбы. Один гнев Екатеринин и удаление от Ея лица ужасали меня больше всякого другого наказания. Приезжаю; меня пускают в кабинет к князю, где нахожу я его и Моркова. По некотором кратком молчании, князь, обращаясь к обоим нам, сказал: “Государыня желает, чтоб вы помирились, и если вы это сделаете, то она сегодня приглашает вас обоих к себе на вечер”. Мы попросили друг у друга прощения, обещали забыть прошедшее и были ввечеру у императрицы, которая, как бы не зная ничего о нашей ссоре, разговаривала с нами весьма милостиво». Львов резюмирует: «Можно себе представить, какою благодарностию сердце мое наполнено было к сему поистине материнскому со мною поступку милосердной монархини!»
Сергею Лаврентьевичу Львову была отпущена яркая жизнь, наполненная военными подвигами, общением с выдающимися людьми эпохи, завидным остроумием. Тот же А.С. Шишков рассказывал, как застал Львова на смертном одре. Юмор не изменил нашему герою и в последние минуты жизни. «Каков ты, Сергей Лаврентьевич?» – спросил у него адмирал. – «Да что сказать, – ответствовал тот, – большею частию чувств моих – зрения, вкуса, памяти – нагрузил я обоз и отправил на тот свет, а здесь остаюсь налегке». После сих слов генерал погрузился в глубокий сон, и душа его совершила свой полет – в вечность.
Шумный американец
Федор Толстой
У Грэма Грина есть роман «Тихий американец», однако американец американцу рознь. Вот и русский граф Федор Иванович Толстой по прозвищу Американец (1782−1846) тихим отнюдь не был, а, напротив, слыл человеком шумным, взбалмошным. Личность легендарная, персонаж скандальных историй, самый эксцентричный представитель славного рода Толстых, послуживший прототипом не одного литературного героя, он вызывал и ужас, и восхищение. Неугомонный бретер, стрелявший без промаха и убивший на дуэлях 11 человек, пьяница и обжора, нечистый игрок в карты, опасный сплетник – он был в то же время патриотом и героем войны, верным и самоотверженным другом, неистощимым остроумцем, личностью, сумевшей заслужить уважение таких выдающихся людей как П.А. Вяземский, А.С. Грибоедов, Д.В. Давыдов, Е.А. Баратынский, К.Н. Батюшков, В.А. Жуковский, В.Л. Пушкин, да и сам А.С. Пушкин. Все они сходились во мнении, что Ф.И. Толстой – удивительно яркая и крупная фигура.
Даже внешность его не вписывалась в привычные рамки. «Он поразил нас своей наружностью, – вспоминает Ф.Ф. Вигель. – Природа на голове его круто завила густые, черные волосы; глаза его, вероятно, от жара и пыли покрасневшие, нам показались налитыми кровью, почти же меланхолический его взгляд и самый тихий говор его настращенным моим товарищам казался омутом». Очевидцы обращали внимание на его средний рост, широкие плечи, тяжелое и грузное тело, круглое лицо с поистине «брутальными» бакенбардами в ладонь шириной. В глазах недругов он был посланцем черта на земле.
«Он не был лучшим из Толстых, – скажет о нем впоследствии один из его потомков, – но мне нравятся люди, умевшие не подчиняться давлению со стороны и не оказываться под ярмом властей».
Действительно, Федор обладал особой независимостью характера и никогда не терпел диктата. Попав после окончания Морского кадетского корпуса в Преображенский полк, Толстой вел жизнь, полную возлияний, азартных игр, женщин и сумасбродных подвигов всех сортов. Служба его не слишком обременяла, а его горячий безудержный нрав требовал немедленного выплеска – он постоянно искал острых ощущений. Узнав, что в России строится воздушный шар, граф захотел непременно подняться в воздух. Ему понадобилось все его обаяние, чтобы познакомиться с конструктором, а затем убедить его лететь вместе. Все прошло успешно, но, на несчастье Толстого, именно во время полета был назначен смотр полка. Педантичный полковник Е.В. Дризен при всех отчитал Толстого за неявку, как мальчишку. Федор вскипел и вместо оправданий плюнул своему командиру в лицо. Дризен вызвал Толстого на дуэль, в ходе которой полковник получил тяжелое ранение.
После кровавого исхода поединка оставаться в столице Федору Толстому было небезопасно – его вполне могли разжаловать в солдаты и посадить в крепость. Однако судьба преподнесла ему неожиданную палочку-выручалочку – кузен графа, которого тоже звали Федор Толстой (только Петрович, а не Иванович), должен был отправиться в кругосветное путешествие в составе экспедиции И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского. Но тот страдал морской болезнью, а потому не желал пускаться в плавание. Тогда на семейном совете Толстых было принято соломоново решение – вместо одного Федора Толстого поедет другой, граф Федор Иванович. И вот уже наш граф щеголяет на борту корабля «Надежда» в форме лейтенанта Преображенского полка – он принят в команду экспедиции, где, согласно бумагам, числится в ряду «молодых благовоспитанных особ».
Но поведение Толстого было не только не благовоспитанным, но и вообще далеко от элементарных человеческих норм. Дело в том, что его роль – нечто вроде младшего сопровождающего – оставляла ему бездну свободного времени. Кипучая же его натура требовала деятельности в условиях вынужденного безделья. И он разряжался в необузданных, подчас диких поступках. Инициатор экспедиции Н.П. Резанов характеризует Толстого как «человека без всяких правил и не чтущего ни Бога, ни власти, от Него поставленной. Сей развращенный человек производит всякий день ссоры, оскорбляет всех, беспрестанно сквернословит». Федор не только бражничал и играл в карты, но и подстрекал (правда, безуспешно) команду к бунту. Не оставил он и страсть к дуэлям. Известен факт, что один офицер предложил графу выброситься за борт и там бороться. Толстой отказался, сославшись на неумение плавать. Тогда офицер обвинил Федора в трусости. Услышав это, граф обхватил противника руками и бросился с ним за борт. Матросы едва успели вытащить их из воды. Офицер получил серьезные ранения и был настолько потрясен случившимся, что вскоре скончался.
Жестоко подшутил Толстой над корабельным священником отцом Гедеоном, имевшим слабость к горячительным напиткам. Однажды, хорошенько подпоив служителя культа, он прикрепил его бороду к палубе с помощью куска сургуча, припечатав ее капитанской печатью, которую выкрал из каюты И.Ф. Крузенштерна. Когда святой отец проснулся, Федор предупредил его быть осторожным, чтобы не повредить официальной печати с двуглавым орлом – во избежание государственной измены. В конце концов бороду старцу пришлось остричь.
В мае 1804 года «Надежда» бросила якорь на одном из островов Вашингтонского (Маркизского) архипелага – Нуку-Хиве. Там Толстой и некоторые другие матросы нашли возможность ближе познакомиться с прелестными туземками, лишенными предрассудков. Граф прибегнул здесь и к услугам местного татуировщика, что в то время было едва ли не первым подобным случаем для европейца (показательно, что один современный писатель назвал свою книгу о нем «Татуированный граф»). Впоследствии он не раз демонстрировал перед светской публикой свое разрисованное тело: на груди – громадная пестрая птица, вокруг – змеи и диковинные существа. Тогда же, на острове, обнаружилось особое гипнотическое обаяние Федора – каким-то образом он приобрел необыкновенную власть над королем Нуку-Хивы. Этот почтенный муж, словно собака, бегал перед Толстым на четвереньках, а когда последний кричал: «Пиль! Апорт!» и кидал в море палку, его величество бросался вприпрыжку за ней и возвращался обратно с трофеем в зубах.
