В свое время замечательный российский литературовед Л.В. Пумпянский говорил о необходимости изучения «социологии успеха, славы». Слова эти ученый поставил рядом, но, хотя слава часто соседствует с успехом, в XVIII веке они далеко не всегда являлись синонимами. Согласно «Словарю Академии Российской» (в подготовке которого, между прочим, принимал участие и Хвостов), «славный» означало не только «общевосхваляемый», но и «знаменитый». Как нам представляется, литературную деятельность Хвостова можно условно разделить на два периода: в первый – ему явно сопутствовал успех, словесность приносила признание коллег и даже продвижение по служебной лестнице; во второй период – он в глазах современников стал своего рода шутом от литературы, но обрел при этом хоть и графоманскую, но славу. И границей между сими периодами может служить 1802 год. Это был переломный год в жизни и литературной судьбе Хвостова. Произошли три важных события: во-первых, императором Александром I было подтверждено его графское достоинство, так что Дмитрий Иванович получил почетное право величаться титулом «Ваше Сиятельство»; во-вторых, он вышел в отставку и принял роковое для себя решение всецело «обратиться к поэзии»; в-третьих, увидел свет его первый поэтический сборник, после выхода которого за ним и закрепилась репутация графомана. Графоманству Хвостова посвящен не один десяток работ. Мы же сосредоточимся на первом периоде его творчества, представляющего, с нашей точки зрения, несомненный интерес.
Хвостов писал, что «хотя не скоро принялся за поэзию, но зато был постоянен в ней, ибо всю жизнь свою среди рассеянностей, должностей и многих частных дел не оставлял беседовать с музами». Известно, что Дмитрий начал сочинительствовать примерно с восемнадцати лет. В этом его наставляли известные литераторы А.П. Сумароков, В.И. Майков, Ф.Г. и А.Г. Карины, находившиеся с ним в близком родстве, а также многие другие писатели и поэты. По окончании курса в Московском университете он служит в лейб-гвардии Преображенском полку, где заводит дружбу с известным впоследствии поэтом-сатириком Д.П. Горчаковым.
Литературный дебют нашего героя оказался исключительно удачным. Его комедия в 3-х действиях «Легковерный» (1777) была представлена на сцене придворного театра в присутствии самой императрицы 4 октября 1779 года и имела шумный успех. Хотя текстом комедии мы не располагаем (ее нет ни в одном книгохранилище России), показательно, что такой крупный литератор XVIII века как М.Н. Муравьев адресовал Дмитрию из Петербурга в Москву весьма лестное стихотворное послание:
Успех твой первый возвещая,
Питомец Талии Хвостов,
Меж тем как ты далек от края
Прекрасных невских берегов…
Жалею, что в сей день желанный
Не зрел ты труд увенчан свой.
С какой бы радостью безмерной
Ты слышал плески знатоков,
Когда твой вышел Легковерный…
Комедии пространно поле,
Где новых тысячи цветов
Ты можешь собирать на воле
С своею Музою, Хвостов.
В письме же от 8 октября 1779 года Муравьев сообщил некоторые приятные Хвостову подробности о премьере сочиненной им пьесы.
Вторую публикацию текстов Хвостова осуществил известный тогда писатель Н.П. Николев. В его издании «Розана и Любим: Драмма с голосами в четырех действиях» (М., 1781; 2-е изд. – СПб, 1787) помещены сонет и притча «Роза и Любовь» Хвостова, дабы, как говорится здесь, «доставить удовольствие читателям». В сопроводительном «Письме Николаю Ивановичу Новикову» Николев причисляет Дмитрия к «дарование имеющим людям», устремляющим их «к пользе своих соотечественников». Притчу его он называет «прекрасной», а ее автора – «молодым новым писателем», которого ставит в пример неоперившимся гнусным пасквилянтам, не достойным даже имени сочинителя. Намек Николева весьма прозрачен и отражает характерные вехи литературной борьбы того времени: ведь незадолго до этого была опубликована «Сатира первая» В.В. Капниста (1780), в которой были перечислены как бездарные современные словесники со слегка измененными фамилиями:
Котельский, Никошев, Вларикин,
Флезиновский,
Обвесимов, Храстов, Весевкин,
Компаровский, —
т. е. Ф.Я. Козельский, Н.П. Николев, И.А. Владыкин, А.Н. Фрязиновский, А.О. Аблесимов, А.С. Хвостов (кузен нашего героя), М.М. Веревкин, Я.И. Кантаровский. К этому кругу непосредственно примыкал и Д.И. Хвостов.
Сонет интересен не только тем, что юный автор демонстрирует здесь чистоту склада и педантично выдерживает две рифмы в катренах (что удавалось даже не всем искушенным в поэзии). Курьезна его тема: в самом начале творческого пути стихотворец говорит, что писать более не будет:
Уже пришел тот час, любезные
мне Музы,
В которой погасить к стихам
я должен страсть,
Расстаться с Вами мне велит
несносна часть
И с Вами разрывать приятнейши
союзы…
Сулит, о Музы, мне погибель Ваша
власть,
Не буду Росских знать Гомера,
ни ла Сюзы…
Приобретает особый смысл апелляция автора к мадам А. де Ла Сюз – французской поэтессе XVII века, олицетворявшей собой элегическую поэзию. В России же образцовым элегиком был «нежный» Сумароков, на творчество которого равнялся Хвостов. Интересно, что Сумарокову принадлежит стихотворение «Расставание с музами» (1759), завершающееся словами:
Прощайте, Музы, навсегда!
Я более писать не буду никогда, —
обещание, конечно же, оказавшееся невыполненным (после этого Сумароков продолжал сочинять стихи еще почти два десятка лет). Впрочем, Хвостов опирается здесь и на русскую сонетную традицию XVIII века. А тема расставания с музами разрабатывалась в сонете М.Н. Муравьева «Исчезните, меня пленявшие мечты!» (1775), который так и называется – «Сонет к Музам». Кроме того, тот же М.Н. Муравьев и В.И. Майков обменялись в 1775 году сонетами, заключающими в себе своего рода творческое кредо поэтов. Эта ориентация на русскую поэзию скажется потом в переводе-переделке Хвостовым «Поэтического искусства» Н. Буало, где он напишет о сонетах: «Французы, Русские писали много их, // Но среди тысячи два разве не дурных». Но ревнителем сонета, как почитаемый им Буало или как первый русский сонетист В.К. Тредиаковский (хотя Хвостова и называли «внуком Тредиаковского»), он не стал. Наш герой будет полемизировать с Буало, поставившим сонет на одно из первых мест в жанровой иерархии, и категорически не согласится с утверждением мэтра, что «поэму в сотни строк затмит сонет прекрасный». По-видимому, он разделял мнение Сумарокова, определившего этот жанр как «хитрая в безделках суета».
Притча «Роза и Любовь» отнюдь не тривиальна по теме и композиции (возможно, высокая оценка ее Николевым вызвана тем, что сам он басни любовной тематики не писал) и может считаться вполне добротной, а некоторые выражения просто удачны:
Когда взаимный жар
Сердца в себе вмещают,
В утехах ум и чувства тают…
Тот факт, что именно Николев, которого литераторы круга Ф.Г. Карина считали центральной фигурой в русской словесности 1780-х годов, дал Хвостову путевку в литературу, говорит о многом. Ведь «Розана и Любим» стала одной из излюбленных пьес в репертуаре отечественного театра и часто ставилась на сцене в течение более двух столетий. Эта «драмма с голосами» переиздавалась, и помещенные в ней стихи Хвостова, да еще с добрым напутствием «русского Мильтона», несомненно способствовали популярности этого тогда еще никому не известного автора. К слову, благожелательное отношение к Хвостову Николев сохранит и тогда, когда тот станет всеобщим посмешищем. Так, в письме к нему от 14 января 1813 года Николев будет говорить о «гении» Дмитрия Ивановича и предложит ему «обогатить провинциальный наш Парнас сокровищем от Вашего Олимпа».
