Накануне Борис позвонил Ольге на работу и сообщил, что им нужно увидеться, поскольку он должен рассказать ей о двух важных вещах. Он попросил ее как можно скорее подойти к памятнику Пушкину. Когда Ольга, отпросившись ненадолго с работы, пришла на место встречи, Борис был уже там, взволнованно расхаживая взад-вперед. Он заговорил с ней смущенным тоном, совершенно не походившим на его обычный голос, гулкий и уверенный. «Не смотрите
[46] на меня сейчас. Я кратко выражу вам свою просьбу, – велел он Ольге. – Я хочу, чтобы вы мне говорили «ты», потому что «вы» – уже ложь».
В их отношениях это был серьезный шаг вперед: переход от официальности обращения «вы» к интимному «ты».
– Я не могу вам говорить «ты», Борис Леонидович, – взмолилась Ольга. – Это для меня невозможно, это еще страшно…
– Нет, нет, нет, вы привыкнете, – требовательно возразил он. – Ну пока вы не называйте меня, ну давай я скажу тебе «ты»…
Польщенная и встревоженная этим новым этапом близости, Ольга вернулась на работу в смятении. Примерно в девять вечера того же дня она услышала привычный стук по батарее в своей квартире. Она помчалась вниз. «Я ведь не сказал второй вещи, тебе не сказал второй вещи, – взволнованно и глухо говорил Б. Л. – А ты не поинтересовалась, что я хотел сказать. Так вот, первое – это было то, что мы должны быть на «ты», а второе – я люблю тебя, я люблю тебя, и сейчас в этом вся моя жизнь. Завтра я в редакцию не приду, а подойду к твоему двору, ты спустишься ко мне, и мы пойдем побродим по Москве
[47]».
В тот вечер Ольга написала Борису «признание» – письмо, которое заполнило целую тетрадь. В нем она детально рассказала о своей прежней жизни, не утаив ни одной подробности о своих двух браках и перенесенных ею трудностях. Она писала, что родилась в 1912 году в провинциальном городке, в семье школьного учителя. В 1915 году семейство перебралось в Москву. В 1933 году Ольга окончила литературный факультет Московского университета. Оба ее прежних брака завершились трагически.
Прошлое Ольги было ярким и непростым – факт, в который вцепились ее гонители в московских литературных кругах, когда пошли слухи о ее связи с Борисом. Она поведала Борису все подробности, написала в своей «признательной» тетради о смерти обоих бывших мужей. Ее нельзя обвинить в том, что она что-либо от него утаила. Однако странно, что даже ее дочь Ирина не знала точно, которым по счету мужем ее матери был Иван Емельянов. «Это Иван Васильевич Емельянов,
[48] фамилию которого я ношу, – писала впоследствии Ирина. – Он был вторым (или третьим?) маминым мужем, прожили они, правда, совсем недолго. Глядя на его лицо, трудно поверить, что он простой крестьянин из-под Ачинска, что его мать, старуха в черном платке, – неграмотная деревенская баба. В этой семье чувствуется порода и красота».
Иван Емельянов повесился в 1939 году, когда Ирине было девять месяцев от роду, очевидно, потому что заподозрил Ольгу в том, что она изменяет ему с его соперником и врагом, Александром Виноградовым. По словам Ирины, ее отец был «человеком другого склада
[49] – верным семьянином, тяжелым и требовательным мужем. Конечно, матери было трудно жить с ним… Брак этот был обречен». На семейных фотографиях ее отец представал как «высокий человек с тяжелым, мрачным, но красивым лицом».
Хотя Ольга оплакала смерть Ивана, Ирина с сухой иронией отмечала, что долго ее скорбь не продлилась. Едва окончился сорокадневный период траура, как мужчина в длинном кожаном плаще (Виноградов) был замечен стоящим у дома, где жила семья Ивинской, в ожидании Ирининой матери. Вскоре Виноградов и Ольга поженились, у них родился сын Дмитрий (в семье его звали Митей). «Огромная семья, непролазная бедность, болезни, пьянство» – обстановка, в которой родился Виноградов, не помешала ему стать «ярким, инициативным человеком
[50]». Он всей душой принял новый советский уклад и стал пробивать себе путь наверх, уже в 14 лет руководил комбедом. Вскоре он встал во главе колхоза, потом перебрался в Москву, где добился поста главного редактора журнала «Самолет». В редакции он и познакомился с Ольгой, которая работала в журнале секретарем.
Виноградов умер в 1942 году от воспаления легких, оставив Ольгу вдовой во второй раз. «За спиной уже было
[51] столько ужасов, – писала она впоследствии. – Самоубийство Ириного отца – Ивана Васильевича Емельянова, смерть моего второго мужа – Александра Петровича Виноградова – на моих руках в больнице… Было много увлечений и разочарований». Свое «признательное» письмо к Борису Ольга завершала так: «Если Вы были
[52] причиной слез [она продолжала обращаться к нему на «Вы»], то я тоже была! И вот судите сами, что я могу ответить на ваше «люблю», на самое большое счастье в моей жизни».
На следующее утро, когда она вышла из квартиры, чтобы поехать на работу, Борис уже дожидался ее у неработающего фонтана во дворе. Она отдала ему тетрадь, и он, горя нетерпением прочесть ее, обнял Ольгу и вскоре ушел. Весь день Ольга никак не могла сосредоточиться на работе, с внутренней дрожью гадая, как он отреагирует на те в высшей степени личные подробности, которые она изложила в письме. Если сделанное ею признание и было на каком-то уровне попыткой оттолкнуть его, то попытка позорно провалилась: Ольга недооценила пылкое сочувствие Бориса к бедам несправедливо обиженной женственности.
Вечером, точнее, в половине двенадцатого ночи Ольгу снова позвали в нижнюю квартиру стуком по трубе. Мрачная долготерпеливая соседка, облаченная в ночную сорочку, впустила Ольгу в квартиру, чтобы та могла поговорить со своим возлюбленным. Ольге было ужасно неловко перед соседкой, но ей не хватило духу сказать Борису, чтобы тот не звонил в такое позднее время, поскольку голос его звенел от ликования.
«Олюша, я люблю тебя,
[53] – объявил Борис, – я сейчас вечерами стараюсь остаться один и все вижу, как ты сидишь в редакции, как там почему-то бегают мыши, как ты думаешь о своих детях. Ты прямо ножками прошла по моей судьбе. Эта тетрадка всегда со мной будет, но ты мне ее должна сохранить, потому что я не могу ее оставлять дома, ее могут найти».
