Гильфан лукаво усмехнулся.
– Познавший Создателя – это тот, кто не смотрит на творения Его взглядом приязни или неприязни. Добрый человек, злой человек – не все ли равно?
– А разве ваш арабский Бог не призывает к добру? Я читал ваше священное учение. Мне кажется, оно кое в чем похоже на христианское.
– Ты получил поверхностное знание, Первоход. А поверхностное знание, как легкий дождик. И земля от него не увлажнится, и жаждущий не напьется. – Гильфан вновь поворошил палкой угли и спокойно поинтересовался: – Зачем ты ко мне пришел, Глеб-Первоход?
Улыбка покинула губы Глеба.
– Ты что-нибудь слышал о нетленных? – сухо спросил он.
Гильфан кивнул:
– Слышал.
– И что ты о них думаешь?
– Думаю, что везти сюда покойника под рогожей – дело глупое, опасное и бессмысленное.
– Откуда ты знаешь, что мы его привезли? – удивленно спросила Диона.
По темным губам Гильфана скользнула усмешка.
– Я много чего знаю, красавица. Знаю, что дом твой в Кишени. И что сама ты – аншор бин ля хамаши. Чужая среди своих и чужая среди чужих.
Губы Дионы дрогнули.
– Как ты догадался, что я не человек? – сдавленно спросила она.
Волхв хмыкнул.
– Отличить огонь от облака много ума не надо, – ответил он. – А у тебя все на лице написано.
– А у меня что написано? – поинтересовался, поблескивая очками, Лагин. – Мое лицо прочесть сможешь?
Волхв на него не взглянул. Лишь задумчиво поворошил угли и пробормотал почти равнодушно:
– Иные лица – что белый снег в пустынном месте. Ни отпечатка, ни следа. А что снег скрывает, то одному только Создателю ведомо. Может, цветок. А может, острый сук.
Лагин снял очки и, протирая их краем рубахи, проговорил:
– Что мне нравится в шаманах, так это их любовь к иносказаниям. Прямого ответа от них никогда не услышишь.
Глеб посмотрел на Лагина насмешливо. Тот явно был уязвлен невниманием волхва к своей персоне.
Водрузив очки на нос, Лагин посмотрел на небо и вздохнул.
– Вот уже и сумерки.
Гильфан поднялся с бревна, взглянул на заходящее солнце и сказал:
– Пора волховать, ходок. Деньги я беру вперед.
Глеб достал из кармана несколько монет и положил их в протянутую ладонь восточного волхва.
– В бубен свой стучать будешь? – осведомился Лагин.
– Нет у меня бубна, – сухо ответил Гильфан. – И не шаман я. Я с духами лесными разговоров не веду, мои беседы – только с Создателем.
– Нешто он с тобой говорит? – подал голос Хомыч, который до сих пор сидел тише воды ниже травы и лишь пугливо поглядывал на волхва.
Гильфан посмотрел на старика пристальным взглядом, от которого тот поежился, и ответил:
– Создатель говорит с людьми громко и четко, но не всякий Его слышит.
– А как же его услышать? – поинтересовался Хомыч.
Гильфан улыбнулся:
– Нужно очень сильно захотеть.
3
– Что это он пьет? – спросил Лагин, с любопытством глядя на волхва, поднесшего к губам глиняную чашу с каким-то напитком.
– Паргу-сому, – ответил Глеб. – Настой из гриба мухомора.
– Вот оно что. – Лагин кивнул. – Это я знаю. Шаманское питье. Зелье для видений.
Напившись зелья, Гильфан закрыл глаза и долго стоял так, освещаемый лишь закатным солнцем и отблесками огня от охваченных пламенем головней.
Вдруг он забормотал что-то и медленно завертелся на месте. Глеб прислушался, но сумел разобрать лишь отдельные фразы, некоторые из них были непонятны:
Аерат, вахадат, черный мир в бездне алой…
Ваерат, айхадат, алый мир в бездне черной…
С малой травинки по пылинке…
С муравья по капле яда…
Соткись, ковер, каких не было…
Заверни мысли мои в туман-поземку…
Обрати взор мой к Создателю всего сущего…
А ты, Создатель, всемогущий и единый,
Вырежи рот свой на лице моем…
И заговори ртом тем…
Все, что раздельно, то едино…
Все, что едино, то раздельно…
И господство твое безраздельно над миром этим…
Аерат, вахадат, черный мир в бездне алой…
Волхв вертелся все быстрее и быстрее. Речитатив его тоже убыстрялся, делался все более нервным, судорожным, а затем слился в один монотонный, беспрерывный звук.
Слов в нем уже было не разобрать. Да и голоса человеческого узнать бы не удалось. Казалось, никто из живущих не может издавать такой звук, и то звучит само вращающееся тело шамана.
Диона сидела, съежившись в комок и испуганно глядя на волхва. Лагин смотрел на него с пугливым любопытством.
Глеб взирал на Хранителя сосредоточенно и хмуро. Он слышал, что искусство Гильфана вовсе не так безобидно, как кажется. И неизвестно еще, кто придет на зов Хранителя – его восточный Бог или сам огнедышащий Шайтан.
Вдруг Гильфан остановился и уставился на Глеба.
– Ты оставил незавершенное дело, – мрачно изрек он. – Отдал скрижаль знания темной твари.
Брови Глеба дрогнули.
– Откуда ты…
– Великая беда надвигается на твой мир, Первоход. Исток этой беды – на Пепельном острове, у Погребального шатра.
Глеб смотрел на волхва, открыв рот.
– Неужели ты не узнал глас того, кто глаголет устами нетленных? – жестко проговорил Гильфан. – Неужели ты не узнал того, кто поднимет их и обратит против вас?
– Поднимет нетленных? – не поверил своим ушам Глеб. – Они что – упыри?
Гильфан смотрел на него пылающим, жестким взглядом, и Глеб под этим взглядом поежился.
Голос Гильфана звучал странно и страшно:
– Это не мертвые, и это не живые. Это то, в чем зарождается новая жизнь. Тварь, которую ты оставил на острове, обрела силу повелевать Жизнью и Смертью. И она поднимет нетленных против вас.
Глеб упрямо качнул головой.
– Этого не может быть. Их мало.
Волхв усмехнулся.
– Есть ли в княжестве хоть один, кто не пробовал бурую пыль? Не нюхал, не вкушал с водой?
– Так это все из-за бурой пыли? – растерянно проговорил Глеб.
Гильфан презрительно скривился:
– Глупец! Ты так ничего и не понял!
– Да что я должен понять-то? – вспылил Глеб. – Скажи по-человечески!
Гильфан шагнул к ходоку и простер руку над его головой.
