Из леса вышли Глеб, Хомыч и Прошка. Подошли к расчищенной прогалинке, высыпали рядом дрова.
– Ну, как? – насмешливо осведомился Глеб, быстро глянув на Диону. – Не соскучились тут без нас?
– Что ты! – возразил, блеснув стеклышками очков, Лагин. – Диона – прекрасный собеседник!
– Рад, что у вас все склеилось. Теперь самое время развести костер и пообедать.
И Глеб сам взялся за это дело.
Вскоре котелок с залитым водой брусничником закипел на углях. Глеб разлил ароматное варево по оловянным кружкам и веско произнес:
– Прошу к столу!
Прошка сидел в стороне и угрюмо смотрел на лес, устыдившись сесть вместе со всеми.
– Эй, пострел! – окликнул его Глеб. – А тебе особое приглашение нужно?
Мальчик поднялся с чурбанчика и подошел к Глебу. Тот хлопнул ладонью по расстеленной на земле рогоже:
– Садись сюда.
Прошка сел.
– Есть будешь?
– Да.
– Еще одна глотка, – проворчал Хомыч.
– Ничего, не обеднеем. Бери мясо и хлеб. Извини, но печеную картошку тебе предложить не могу. Ее завезут в Россию только через тысячу лет.
Прошка взял кусок вяленой оленины и, опасливо поглядывая на бродягу Хомыча, вгрызся в него зубами. Поспешно сжевав кусок, мальчишка ощерил рот и похвалил:
– Вкусно. Я, дядька Первоход, ягоды с усливками люблю.
– А ты ел? – усмехнулся Глеб.
– А то как же. Мы с мамкой в лес по ягоды часто хаживали. А как придем домой, мамка ягоды в тарелку насыплет, а сверху – усливками. – Прошка прикрыл глаза и улыбнулся. – Вку-усно.
Прошка ухватил еще кусок и быстро его слопал. Хомыч посмотрел на него сердитым взглядом и сказал:
– Теперь ясно, за что тебе разбойники рожу порезали. За твою прожорливость ненасытную.
Мальчишка нахмурился и сжал кулаки.
– А ты на меня не кукарекай, петух колченогий, – яростно проговорил он. – И не таким перья ощипывал!
– Что-о? – Старик даже приподнял зад с бревна от возмущения. – Ах ты, недокормыш…
Глеб положил Хомычу руку на плечо:
– Охолони, старик, не обижай мальца. Видишь – он гордый.
Хомыч снова нехотя уселся на бревно. А Глеб запустил руку в сумку, вынул кусочек зачерствелого подового пирога с лапшой и протянул мальчишке:
– На, поешь.
Прошка уставился на пирог, не поверил своему счастью.
– Мне, что ль?
– Тебе, тебе, – кивнул Глеб.
Прошка взял пирог, недоверчиво на него посмотрел, затем быстро сунул в рот и торопливо замолотил зубами.
– Вкусно! – похвалил он. – Будто у мамки.
– А что, мамка часто пироги пекла? – осведомился Лагин.
– А то как же. Все пекла. И левашники, и перепечи, и пироги. Я с горохом любил. И еще – с солеными грибами.
– А батька твой где? – спросил Лагин.
– Помер. Оглоблей зашибло.
– Батька-то, вижу, добрый у тебя был, – проворчал Хомыч. – Не вгонял тебе ума в задние ворота.
– Да уж подобрей тебя, козлобородый, – огрызнулся Прошка.
– Ну, хватит препираться, – осадил их Глеб. Он посмотрел, как мальчишка ест, и вздохнул: – Ума не приложу, что с тобой делать.
– А ты, дядя Первоход, возьми меня с собой, – попросил мальчишка. – Я много не съем. А то могу сам еду добывать. Я коренья съедобные знаю, разбираюсь в грибах и ягодах. Могу сам кормиться.
Глеб вздохнул.
– Знаешь ли, о чем просишь, дурья башка? Мы идем в Гиблое место. И поселений по пути уже никаких не будет. Сделаем так… Сооружу-ка я тебе утром плот, дам с собой еды и пару золотых солидов – и пущу вниз по ручью. К вечеру доплывешь до Черновецких вешек. А там до людей рукой подать.
Прошка нахмурился.
– А что, ежели я с плота в воду свалюсь? У меня, дяденька, в руках силы мало, да и плавать я толком не умею. Тебе, дяденька, конечно, все одно, коли сирота сгинет…
– Только не блажи, – поморщился Глеб.
Прошка послушно замолчал. Глеб похмурился, вздохнул.
– Черт… Откуда ты только свалился на мою голову.
– Их схрона разбойничьего, – с готовностью ответил Прошка.
– Знаю, что из схрона.
Прошка сложил брови «домиком» и тонко проговорил:
– Дядя Первоход, я вам не буду обузой. В руках у меня силы мало, но ноги ходкие. Могу двадцать верст без передыху пройти. И темных злыдней я не боюсь.
– Не боишься?
Прошка покачал головой:
– Неа. Я против них слова заветные знаю. Меня бабка Селеница научила. Скажешь заветные слова оборотню в рожу, он враз сгорит.
– Да ну?
– Точно! А ежели их упырю скажешь, он начнет вертеться на месте. И так – пока голова не отвалится.
– Что-то подобное я вчера уже видел. Ох… – Глеб потер пальцами подбородок. – Задал ты мне задачку, Прохор… Как тебя по батюшке?
– Чего?
– Батьку твоего как звали?
– Ну, Милован.
– Прохор Милованович, значит? Звучит неплохо. Может, ты хоть стишок какой-нибудь знаешь? Или песню?
– Песню знаю. Спеть, что ли?
– Давай, – кивнул Глеб.
Мальчишка набрал полные легкие воздуха и заголосил:
Шел я лесом, шел рекой,
Слышу – кто-то плачет.
Это рыбка рыбака
удилом ху…
– Стоп-стоп-стоп, – оборвал мальчишку Глеб. – Общий смысл я уловил, а конкретика мне не нужна. – Он отхлебнул из фляги и вздохнул: – Эх, Прохор Милованович, Прохор Милованович… Да разве это песня? Вот, послушай-ка.
Глеб задумчиво глянул вдаль и негромко запел:
Под небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И яркою звездой…
– А в городе том сад, – подхватил Прошка. – Все травы да цветы…
Закончили они вместе:
Гуляют там животные
Невиданной красы…
– Откуда песню знаешь?
– Мне ее отец напевал. Сказал, что от ходоков слыхал.
Глеб усмехнулся и кивнул.
– Да, это я их научил. Что ж сказать. Ты очень ценное приобретение, Прохор Милованович. И от упырей с оборотнями убережешь, и песню, когда на душе волки воют, споешь. Ладно. Сейчас не мозоль глаза и топай на телегу спать. А утром решим, что с тобой делать.
Глеб приложил флягу к губам. Прошка встал с земли и побрел к подводе. Но вдруг обернулся и испуганно проговорил:
