Ему не хватило времени, чтобы докончить фразу, как открылась калитка и появилась Голубка, задрапированная в халат из белого атласа.
– Уважаемый господин, не хочу показаться недостаточно куртуазной, но скажите, где вы получили столь свинское воспитание?
Мои глаза заметались от Голубки к Максиму. «Носовая фигура» приобрела багровый оттенок.
– Что?
– У людей принято так: если человек говорит «нет», это означает, что он отказывается от того, что вы ему предлагаете. Моя внучка не хочет вашей слюны, так что будьте любезны держать ее во рту для собственных нужд.
Максим злобно рассмеялся и пошел прочь без единого слова.
Впервые в жизни мне захотелось сжать Голубку в объятиях. Но ее ледяной взгляд притормозил мой порыв.
– В следующий раз я буду тебе очень благодарна, если ты станешь говорить тише, когда встречаешься с любовниками. Ты меня разбудила, и теперь я не засну до утра.
Она вернулась в дом, а ее белый халат развевался, словно плащ супергероя.
10 декабря 2010 года
В течение трех месяцев наш ребенок имел материальное воплощение лишь в розовой черточке на тесте да в показателях анализа крови. Мы не знали, к чему готовиться, чего ждать, наслушавшись самых разных мнений. И мы не возлагали слишком много надежд, идя на первое свидание с нашим ребенком.
На всякий случай мы принарядились: а вдруг он увидит нас через экран?
Разве не странно было настолько сильно любить кого-то, кого ты даже ни разу не видел.
Доктор попросил меня лечь на кушетку. Ноги у меня дрожали. Он поднял мне футболку и намазал гелем мой плоский живот, который я тщательно обследовала каждое утро в надежде обнаружить на нем выпуклость. Но ничего подобного не показывалось.
Мы держались за руки. Я тебе никогда не говорила об этом, чтобы не испортить момента, но ты чуть не раздробил мне три фаланги.
Прижав датчик к моему животу, доктор несколько секунд двигал его скользящими движениями. На экране в этот момент мелькало что-то вроде черно-белого фильма в тумане. Наподобие комедии «Где Чарли?»
[61], специального варианта для будущих родителей.
– Это его живот, – сказал врач, указывая на что-то серое на экране.
Мы кивнули. Скажи он нам, что там их было четыре, мы все равно бы поверили.
– Вот его голова, а это – рука. Он только что пошевелился, вы видели?
Я видела и, судя по моим сжатым фалангам, ты видел тоже. Наша детка, наш ребеночек, наша маленькая любовь только что шевельнулась. Именно в этот момент я впервые поняла, что он жил. Вероятно, внезапная радость заставила меня сильно побледнеть. Врач немедленно на это отреагировал и принял меры, продолжая давать краткие комментарии, затем нажал кнопку, и раздался звук, немного напоминавший конский топот.
Ты заплакал, мои фаланги тоже, но мне было все равно. Мы услышали, как билось сердце нашего крошечного продолжения.
· Глава 45 ·
Когда я была маленькой, если меня что-то сильно огорчало, спасение было одно: поскорее обнять своего плюшевого мишку, только он мог меня успокоить. Сегодня мой мишка куда более вертлявый и не такой плюшевый, как тот, но в самом процессе ничего не изменилось.
– Мама, ты меня задушишь!
Я освободила Жюля, твердо обещая себе прибегнуть к тем же аргументам, когда он захочет вновь превратить мой живот в батут.
Ночь я провела задаваясь вопросом, почему я все-таки позвонила Максиму? Я так и не нашла ответа, но все же подумала, что это было как-то связано с моей потерей доверия к людям. Услышать несколько комплиментов, хотя бы немножко восстановить минимум веры в себя, провести вечер с очаровательным молодым человеком, чтобы снова научиться доверять другим. И по всем пунктам ничего не удалось. Я ненавидела себя за то, что втянула в этот эксперимент Максима. Но ненавидела и Максима, поскольку он использовал меня для достижения свих низменных целей. Ненавидела я и Бена, который бросил меня в ров со львами, приучив меня к жизни с котенком. Он бы никогда так не поступил.
Я смотрела на Бена. Мне так хотелось ему сказать, как сильно я его люблю, но мои губы оказались разумнее меня.
– Как вы провели время, здорово?
– Все было отлично, не так ли, дружище?
– Да. Мы собирали ракуски, а потом ели морозеное, а после катались на карусели.
Оставалось надеяться, что там не оказалось в тот момент странной женщины верхом на дельфине.
– Можно тебя на минутку? – спросил Бен.
Губы у него были стиснуты, и он не знал, куда девать руки, а все это было плохим знаком.
– Жюль, попрощайся с папой и заходи в дом, пожалуйста. Сидни ждет тебя, посмотри, у нас в бассейне новый замечательный круг!
Он спешно поцеловал отца в щеку и побежал к воротам. Как бы я хотела сделать то же, что и он, если бы, конечно, меня держали ноги.
– Сядем на скамейку? – предложил Бен.
Все намного хуже, чем я думала. Я ощутила сухость в горле и сильное сердцебиение. Присесть – хорошая идея.
Мысленно я перебрала все возможности. Он кого-то нашел. Он хочет, чтобы мы подписали документы о разводе. Он уверен, что больше меня не любит. Он умрет. Я умру. Бен тоже, видимо, не решался заговорить, но набрался духу и ринулся с места в карьер.
– Вот уже некоторое время я кое о чем думаю, но не знаю, как тебе сказать.
– Давай, я готова.
– Знаешь, мне ведь тоже тяжело. Это вовсе не та жизнь, о которой я мечтал. Пытаюсь привыкнуть, но все слишком сложно.
– Не тяни, Бен, говори.
Он уставился в какую-то точку на земле и выпалил одним духом:
– Я хочу получить совместную опеку над Жюлем.
20 марта 2011 года
Первый день весны – чудесное время, чтобы навсегда распрощаться с жизнью. Твоя бабушка со стороны отца так и сделала, во сне. В церкви собралось человек двадцать.
Ты был ее единственным внуком. После смерти твоего отца дедушка с бабушкой перенесли на тебя всю свою любовь. Ты был их маленьким королем, они отправляли тебя путешествовать, приобщали к искусству и всему прочему, сделали тебя лучшим изо всех мальчиков на свете. Каникулы ты всегда проводил у них в Бретани, у тебя там своя комната, переполненная игрушками, а еще их поцелуи, переполненные любовью.
Мы старались вырываться к ним на выходные, как только представлялся случай. И двумя месяцами раньше мы у них гостили. Бабушка восхищалась моим огромным животом, в котором уже происходило движение, дедушка предавался бесконечным рассказам о прошлом, которые мы знали наизусть, снова и снова мы разглядывали фотографии, на которых ты был ребенком, да ты немного и становился им, когда они были рядом. Как всегда, провожая нас, они довели нас до калитки и долго стояли, махая нам вслед, пока мы не скрылись за углом улицы. Эти два согбенных силуэта, становившихся все меньше и меньше, остались в моей памяти последним образом их семейной пары.
