– Только с согласия пациентки, – встревает Сьюзи, стрельнув взглядом на Сайласа. Это становится невыносимо.
– Что ж, женщины, тогда я вас покидаю, – говорит инспектор. Он хотел пригласить Сьюзи на ужин в ресторан, но весь его запал исчез, а адреналин выветрился.
Сайлас ждет Стровер в машине, делая рабочие звонки и ощущая себя полным дураком. Через пятнадцать минут констебль садится к нему в салон. Она закончила свой короткий разговор с Джеммой.
– Узнали что-нибудь полезное? – интересуется у нее Сайлас, поворачивая ключ зажигания.
– Мне кажется, она что-то скрывает.
23
Я сажусь на краешек кровати в своем новом жилище – убогой и тесной комнатушке причудливой треугольной формы, расположенной в бывшей конюшне за пабом, в которую можно попасть по ветхой деревянной лестнице. Потолок в ней низкий, а половые доски изъедены личинками древоточцев. На маленьком оконце висит тонкая цветастая занавеска – сомнительная защита от утреннего солнца. Единственным достоинством комнатки является пианино, стоящее в углу. На вид старинное. Наверное, когда-то на нем играли в баре на нижнем этаже. Я подхожу к инструменту, сажусь на потертый табурет и поднимаю крышку. Все клавиши запятнаны, а у нескольких белых отсутствует покрытие. Но оно настроено и звучит хорошо. А мои пальцы легко скользят по клавишам, что меня несказанно удивляет.
Поиграв на пианино несколько минут, я встаю и подхожу к окну, чувствуя себя уже гораздо спокойней. Из окна хорошо видна вся Скул-Роуд, включая коттедж Тони и Лауры на ее дальнем конце. Я вижу, как Лаура бредет к железнодорожной станции, волоча за собой чемодан на колесиках. Она выглядит расстроенной, даже подавленной. Интересно, я так же выглядела, когда приехала сюда? Какая-то часть меня порывается броситься, догнать Лауру и попросить прощения за все, что случилось. Но я понимаю: что бы я ни сказала, переубедить ее я не смогу. А только сделаю хуже.
Я провожаю взглядом Лауру до тех пор, пока она не исчезает из виду, а потом ложусь на кровать. Я устала до смерти. Матрас на кровати жесткий как камень, и я не уверена, что простыни чистые. Я склоняюсь над подушкой и обнюхиваю ее. Она пахнет кондиционером для ткани. Это нечто. И все же я испытываю облегчение – как хорошо побыть одной! Сегодня утром мне задавали слишком много вопросов, расспрашивали и прощупывали как какую-то преступницу. Сначала – доктор Паттерсон, затем Шон, пытавшийся заговорить со мной из-за дерева на русском. Что это могло значить? А потом со мной вздумала поговорить детектив-констебль Стровер. Она задавала мне обычные вопросы – в основном, о моем прилете в Хитроу и о том, куда могла подеваться моя сумка. Но я смогла рассказать ей только то, что уже не раз повторила всем остальным.
Мне нужно каждый вечер записывать все, что со мной происходит. Доктор Паттерсон, которая отвела меня сюда после допроса, попросила меня вести хронологию всех событий, начиная с прибытия в Хитроу. По ее словам, моя конечная цель – попытаться потом возвратиться в кромешную тьму прошлой жизни, воссоздать хронологию событий, предшествовавших моему полету, опираясь на те немногие факты, которые я помню: прибытие в терминал № 5, перелет из Берлина. Хотя мне кажется, что шансов на успех нет. Пока, по крайней мере. Мне нравится доктор Паттерсон (она сказала, что у нее есть дочь моего возраста), и я не хочу ее разочаровывать. Мне вообще не хочется никого разочаровывать. И меньше всего Лауру. И я очень надеюсь, что в один прекрасный день я смогу объяснить ей все, что случилось в Германии. И, может быть, даже то, почему я оказалась в этой деревне и в ее доме.
24
Люк рад, что ему не нужно ездить в Лондон каждый день. Его поезд опаздывает, и лондонский метрополитен переполнен обалдевшими пассажирами с остекленевшими глазами. Вчера в этой толпе могла быть и Джемма, добиравшаяся до вокзала из аэропорта. Интересно, что может чувствовать человек без воспоминаний – как счастливых, так и печальных? Человек, живущий только настоящим – «текущим моментом», к чему всегда призывает всех Лаура? Люк просто не в состоянии себе этого представить.
Он должен выяснить, кто такая эта Джемма. И если он между делом узнает чуть больше и о себе, тем лучше! С тех пор, как он снова остался один, Люка не покидает ощущение, будто его жизнь на перепутье. Он слишком обескуражен, чтобы обсуждать это с Шоном. Кризисы среднего возраста не интересны другим людям. Его покойная жена заметила как-то, что люди в такие годы либо заводят роман, либо бегают марафоны. Он не делает ни того, ни другого.
Было немного трудно и где-то даже несуразно ежемесячно переключаться с работы в центральной прессе на ремонт старых машин, но его трудовая жизнь должна была измениться после кончины жены – ради Майло. Конечно, Люк занялся реставрацией классических авто поздновато – когда его тесть оставил ему по завещанию винтажный «Фрезер Нэш Булонь» 1926 года выпуска. Через пару лет после смерти жены он в память о ней отреставрировал «старичка». А сейчас он отдал его в сервис поменять передаточное число коробки передач перед предстоящими в выходные гонками. Иначе он бы поехал сегодня в Лондон на нем, а не стал бы трястись в поезде.
Добравшись до старого и пропыленного офиса лондонского журнала вблизи Клэпхем-Саут, Люк вынужден поговорить по телефону с одним напыщенным читателем, страшно разочарованным тем, что журнал слишком много внимания уделяет «Бентли Бойз» из 1920-х. Этот читатель звонил им в редакцию и раньше. И обычно от него мастерски отделывался молодой и несдержанный помощник Арчи. Но на этот раз докучливый зануда был очень настойчив. Люк совсем не горит желанием представляться ему. Пожалуй, он выдаст себя за вымышленного главного редактора, имя которого – Христофер Хилтон – значилось в титульных данных журнала. И каким бы сложным ни было общение со злопыхателем, язвительный Хилтон его раскатает как миленького.
– Вы действительно хотите, чтобы я переключил его на вас? – уточняет Арчи, бросая взгляд на своего шефа.
В ответ Люк только закатывает рукава своей рубашки, сознавая, что Арчи вот-вот сорвется. Молодые сотрудники редакции собираются вокруг послушать.
– Я сейчас переключу вас, сэр, – говорит читателю Арчи, – но должен вас предупредить, что мистер Хилтон очень занят и может быть немного возбужден, – Арчи кивает и переводит звонок на Люка.
– Слушаю вас, – произносит тот, повышая голос. С пару секунд он слушает, как читатель пытается подобрать верные слова. А потом сердито поторапливает его: – Ну, давайте же, у меня на другой линии датская королева Маргрете.
С королевой, конечно, небольшой перебор. Но это первое, что пришло ему на ум. В следующем месяце журнал планирует напечатать статью о семиместном роллс-ройсе «Сильвер Райт», любимом автомобиле датского королевского семейства с 1958 года.
Люк жестом показывает своим сотрудникам, чтобы они перестали хихикать, и еще несколько секунд выслушивает блеяние собеседника о Вульфе Бейбе Барнато, пока тот наконец не испускает громкое «Было приятно!».
– Пошлите этому парню наклеек «Шкоды», – говорит он.
Люк обожает работать в журнале, вскармливать талантливых молодых «птенцов». Он просматривает разворот с роллс-ройсом, вносит пару поправок и открывает электронную почту. Реакция на его запрос, посланный из поезда, уже последовала. После встречи одноклассников по случаю тридцатилетия окончания школы несколько его старых приятелей создали систему групповой рассылки сообщений, и Люк воспользовался ею, чтобы узнать, не появилось ли у кого из них соображений по поводу местонахождения Фрейи Лал. Ответы в основном несерьезные («Забей на нее», «Тридцать лет прошло. Может, пора двигаться дальше, Люк?» и все в таком роде). Но одна из самых близких подружек Фрейи написала ему в личку: «Пожалуйста, дай мне знать, если найдешь Фрейю. Я так по ней скучаю».
