– Есть новости от Лауры? – спрашиваю я, задерживаясь возле картин. Я все еще не могу найти в себе силы взглянуть на них. – Как она, в порядке?
Тони вытряхивает из кофеварки старую кофейную гущу с таким шумом, что я вздрагиваю, и начинает усердно ее протирать, снова и снова очищая ее паровой носик:
– Она не расположена говорить сейчас об этом.
– Обо мне?
– Обо всем. О вашем появлении, моей реакции…
– Они прекрасны, – говорю я, наконец-то заставив себя поглядеть на морских коньков. Но я лгу. Я ненавижу этих существ до глубины души. Эти выпученные глаза, хвосты как у ящериц, необычные, сжатые пропорции.
– Меня они тоже завораживают, – отзывается Тони. – А как их воспримут остальные, покажет время. Не думаю, что эта деревня так уж далека от моря. И все же здесь ощущается пространственная замкнутость. Вы не находите?
– Почему вы их так любите? – спрашиваю я, выходя из галереи в бар и направляясь к Тони, который теперь натирает тарелки с таким же остервенением, с которым он очищал кофеварку. Я больше не могу оставаться рядом с морскими коньками.
– В двух словах не объяснишь. Ну, потому что их потомство вынашивают самцы – в специальных выводковых сумках, куда откладывает оплодотворенные клетки самка. Потому что эти существа помогают попавшим в беду морякам и даже спасают утопающих. А вам известно, что килограмм вяленых морских коньков стоит порядка 3000 долларов – дороже серебра?
– А с памятью они никак не связаны?
– Я не собирался упоминать об этом, – прекратив вытирать тарелки, Тони взглядывает на меня. – Но вы правы: часть нашего мозга, отвечающая за закрепление воспоминаний и перевод их из кратковременной памяти в долговременную, называется гиппокампом из-за своей формы – она напоминает морского конька. На самом деле, в мозге человека имеются два гиппокампа. Они располагаются в височных частях полушарий мозга, по одному с каждой стороны. Невероятно красивые, утонченные структуры. Совсем как морские коньки. И именно они первыми страдают при болезни Альцгеймера.
– Вы действительно боитесь ею заболеть? – спрашиваю я робко. Лаура ведь предупреждала, что Тони не любит разговаривать на эту тему. Я сажусь за стол и опускаю глаза на выпуск «Ивнинг Стандарт», оставленный каким-то посетителем. Ее передовица посвящена вопросам психического здоровья.
– Так думает Лаура, – отвечает Тони. – Мне уже стукнуло сорок. С сорока пяти может наблюдаться нарушение когнитивных функций. А пагубные изменения в мозге человека, который себя не бережет от Альцгеймера, могут начаться уже в тридцать лет. Мой отец умер в сорок один год.
Я думала, что мне хватит сил и решимости поговорить с Тони о памяти, когда пришла в галерею. Оказывается, нет. Пока еще нет.
– Вы идете со мной? – спрашивает Тони, направляясь к двери и выключая свет. – Можете взять себе газету.
Сложив газету, я выхожу вслед за ним из галереи. Тони опускает металлические жалюзи и запирает их на висячий замок.
– Вы позволите угостить вас ужином? – спрашивает он меня, когда мы уже спускаемся вниз по главной улице. – Или вам успела полюбиться афганская кухня?
– Ужин бы не помешал, – говорю я, но мои ладони покрываются потом.
Я не могу вспомнить свое имя…
28
Единственный подвох в «кабинете» – это воспоминания. Именно сюда Люк обычно приходил с Хлоей – якобы для того, чтобы обсудить макеты страниц, а на самом деле, чтобы уединиться с ней. Прошел целый год, прежде чем они признались в своих чувствах коллегам, – двенадцать захватывающих месяцев зашифрованных электронных посланий и бросаемых украдкой взглядов в опенспейсе. Но, похоже, коллеги к тому времени и сами обо всем догадались – ведь никто из них не выказал удивления, когда они с Хлоей обнародовали свои отношения (отчего Люк до сих пор себя чувствует глупо).
Люк встает из-за компьютера и подходит к окну. Внизу люди катаются на велосипедах и не спеша бредут домой через парк Клэпхэм-Каммон, наслаждаясь прохладой в лучах заходящего солнца. А некоторые совершают вечерние пробежки. Люк с Хлоей тоже бегал в этом парке.
Он возвращается на место и снова садится за рабочий стол, чтобы возобновить поиск. «Думай, Люк, думай!» Чем занимались родители Фрейи? Такие вопросы задавать в школе было не принято. И тут Люк вспоминает, что Фрейя однажды, в самом начале Рождественского триместра, подарила одной девочке пашмину цвета жженого янтаря. Люк тайком выяснил в библиотеке, что значит слово «пашмина» и в надежде впечатлить Фрейю разъяснял всем одноклассникам, готовым его слушать, что эта шаль была изготовлена из пуха гималайских горных коз. Может быть, отец Фрейи работал на ткацком производстве? В Лудхияне.
Последующие два часа, в которые ему следовало бы писать «Письмо от редактора» для очередного номера, Люк методично обшаривает «Линкедин» в поисках «Лал», работающих в текстильной сфере в Лудхияне, заходя по всем перекрестным ссылкам в «Фейсбук», «Инстаграм», «Твиттер», «Пинтерест» и «Гугл-Плюс». Он снова списывается со своими бывшими одноклассниками – с теми, кто удосужился ответить на его первый запрос. И узнает от них, что Фрейя как-то в разговоре упоминала о семейной фирме в Лудхияне. С удвоенным рвением Люк штудирует сайты всех пенджабских газет, которые только попадаются ему на глаза, расширяет бесплатную квоту в Индийской службе поиска людей и использует сервис «Вейбэк машин» для просмотра архивных страниц социальной сети воссоединившихся друзей Френдз Реюнайтед.
Долгое время поиск не дает результатов, и на Люка накатывает безнадега. Его преследует мысль, что Фрейя могла оказаться жертвой «убийства чести». «Пожалуй, на сегодня с поисками следует завязывать», – начинает подумывать Люк. И в этот самый момент – проблеск надежды: богатое семейство Лал в Лудхияне экспортирует пашмины в Британию и, судя по всему, имеет здесь родственников. И тут же еще один прорыв: Люку наконец приходит ответ из Ассоциации школьных выпускников, куда он тоже писал раньше. В Ассоциации нет сведений о нынешнем местонахождении Фрейи и ее контактных данных, но зато известно, что ее семья как-то сделала пожертвование художественному отделению, на котором Фрейя изучала текстильное творчество. Это было давно, Фрейя тогда еще училась в школе. Но эта наводка побуждает Люка открыть сайт, посвященный благотворителям и жертвователям. И там он находит запись о пожертвовании, сделанном тридцать один год назад, и название экспортной фирмы семейства Лал, через которую оно его сделано (в знак благодарности имя семейства было выгравировано на кирпиче в здании отделения).
Через полчаса, когда в «кабинет» заходит уборщица, Люк пристально вглядывается на «Линкедине» в лицо мистера Лала, работающего в той самой фирме по экспорту пашмин. Он находит его в Фейсбуке, просматривает его друзей и обнаруживает женщину по имени Фрейя. Фамилия у нее другая, но в списке друзей она значится как племянница. Щелчком мыши Люк увеличивает изображение. Цветок лотоса! Точно такой же, как татуировка, которую он подглядел на запястье Джеммы в пабе.
