Когда Тони подходит к кафе, «сменщица» уже поджидает его – сонная, с затуманенными глазами. Тони бросает взгляд на часы – пять утра. Он отпирает дверь кафе, запускает девушку внутрь и передает ей ключи, попутно объясняя тонкости меню. А потом устраивает ей короткий инструктаж: со всеми проходящими мимо копами быть вежливой и любезной, а на расспросы посетителей отвечать, что он уехал в Лондон на кулинарное шоу.
Девушка с подозрением косится на его сумку.
– А вы что, надолго уезжаете? – спрашивает она, сдувая с глаз прядь волос.
– Да нет, всего на пару дней, – отвечает Тони, заходя за прилавок, чтобы включить кофемашину. – Ты точно сможешь завтра поработать?
– Я закрою сегодня кафе пораньше.
– Правильно. Только поддерживай здесь чистоту, – Тони проверяет холодильник. На сегодня закусок «баба гануш» и долмы для почитателей ближневосточной кухни хватит. Черт возьми! Он будет скучать по этому заведению. Хотя… может, он откроет еще одно такое же кафе в Берлине.
– А что с картинами? – спрашивает девушка.
– А что с ними? – вскидывает на нее глаза Тони.
– Вдруг кто-нибудь захочет купить одну из картин.
Тони усмехается, скользя взглядом по фотографиям, развешанным на стене. Он никогда не задумывался над тем, что могло произойти, если бы кто-то действительно приобрел одну из его работ. Интересно…
– Двадцать процентов комиссионных за каждую проданную картину.
– Правда? – переспрашивает девушка, и ее сонный взгляд проясняется.
– Не питай ложных надежд, – Тони задерживается в дверях, окидывая кафе последним взглядом: надо будет вывезти картины в Берлин. Они должны вернуться туда, откуда прибыли. – Скинь мне эсэмэску, если сюда заявятся копы. Ладно?
– А они могут? – вдруг настораживается сменщица.
– Меня вчера незаконно арестовали и выпустили только вечером, так и не предъявив обвинения. Ты и сама знаешь, что это за типчики, – добавляет Тони, подмигивая девушке.
85
В половине шестого утра Натан перезванивает Люку. Тому все же удалось забыться крепким сном, и понять, как долго разрывался звонками его телефон, он не может. Натан сразу переходит к делу:
– Ну и славу же себе приобрел этот Тони де Стаал в колледже, – говорит он так, словно они с Люком разговаривали всего пару минут назад. – В Санта-Фе его до сих пор помнят многие.
– Какую славу – дурную или хорошую? – Люк отчаянно сражается с Морфеем и пытается выиграть время на то, чтоб открыть свой блокнот.
– Этот Тони был одержим теорией нейрохирурга Уильяма Бичера Сковилла, одного шизика из Коннектикута, который в пятидесятые годы прошлого века проводил операции лоботомии, оттачивая свое мастерство на пациентах из психиатрических лечебниц. Это была эпоха «психохирургии», когда части мозговой ткани либо уничтожались, либо удалялись в надежде на излечение психических заболеваний.
– И что, современные нейрохирурги тоже этим занимаются? – спрашивает Люк, записывая себе в блокнот: «Уильям Бичер Сковилл».
– Подобная практика ныне запрещена во многих странах. В наши дни медики больше увлекаются глубокой стимуляцией мозга. Но вернемся к нашим баранам. Тот парень, Сковилл, любил, если можно так выразиться, экспериментировать. Свою самую известную операцию он провел Генри Молисону, страдавшему эпилепсией. Сковилл удалил ему медиальные структуры височных долей, включая гиппокампы.
– Удалил? – переспрашивает Люк, опасаясь худшего.
– Да, хирургическим путем. У пациента прекратились приступы эпилепсии, но зато этот несчастный полностью потерял память.
– Ужасно, – бормочет Люк, возвращаясь мыслями к тому, что рассказала ему Лаура об амнезии Мэдди. «Пустота в ее голове…»
– У Молисона перестали формироваться новые воспоминания, – продолжает Натан. – И большую часть своих старых воспоминаний он тоже утратил. Он жил после этого только в настоящем времени, пересказывая снова и снова одни и те же истории. Бедняга даже не мог вспомнить, что он только что ел, и вынужден был носить в своем бумажнике записку, в которой говорилось, что его отец умер, а мать доживала век в доме для престарелых.
– Ты сказал, этого человека звали Генри Молисон? – уточняет Люк, проверяя только что сделанные записи в блокноте. Его почерк спросонья иногда получается жутко неразборчивым.
– Он известен миру как «Пациент Г.М.». Стал своего рода знаменитостью, особенно среди адептов когнитивной нейропсихологии. А после его смерти мозг несчастного стал даже знаменитее своего почившего владельца. Он был разрезан на 2400 слоев. И сейчас хранится в Калифорнийском университете в Сан-Диего. Ты можешь найти в интернете видео и посмотреть, как его разрезали.
– Благодарю покорно, – Люку меньше всего хочется на это смотреть. Его желудок никогда не был крепким.
– Тони де Стаал увлекался также бензодиазепинами. Судя по всему, руководство школы сначала старалось проявлять к нему сочувствие. Ведь его отец умер от болезни Альцгеймера совсем молодым – аккурат перед первым осенним семестром Тони. И тоже стал знаменитостью. Но, насколько я понял, слушая между строк, – Тони был отчислен из университета вовсе не за глумление над трупами. А за изнасилование на свидании. Родители его жертвы, похоже, замяли дело. И о Тони потом никто ничего не слышал.
86
Я гляжу на потолок в своем номере, прислушиваясь к типичным звукам гостиницы: монотонному гулу кондиционера, шуму машин за окном, будничному ритму аэропорта. Я проснулась рано, растревоженная мыслью о неизбежном приезде Тони.
Уже шесть часов утра, и он скоро будет здесь. Я должна сегодня контролировать ситуацию и адекватно реагировать. Но меня смущает и беспокоит его решение лететь более ранним рейсом и его желание проверить мою амнезию просьбой не делать больше никаких записей. Усевшись на кровати, я разглядываю лаконичную записку, которую я написала для себя по его совету. Разве я могла забыть о том, что лечу сегодня с Тони в Берлин?
Я планировала это несколько недель.
На мой телефон – тот, что дал мне Тони, – приходит эсэмэска. От Тони. Никакого объяснения, только короткое сообщение: его автобус уже подъезжает к Хитроу и Тони надеется, что через полчаса уже будет в гостинице. Я уже собираюсь ответить, но вовремя спохватываюсь. В памяти моего мобильника нет никаких номеров, а пришедшая эсэмэска без подписи. Понятно, что она от Тони. Но что, если он снова меня проверяет? Я снова бросаю взгляд на записку, которую он мне велел написать накануне, и отправляю ответ:
«Кто это?»
Я не хочу рисковать. Я должна снова все забыть. Забыть все прошлое и начать жизнь с чистого листа. Тони присылает новую эсэмэску:
«Это Тони. Прочитай записку на тумбочке у кровати».
Я принимаю душ, надеваю на себя новую одежду, которую купила накануне в аэропорту. И, окинув последним взглядом гостиничный номер, выхожу в коридор с ручной сумкой. Тони не хотел, чтобы я выселялась до его приезда. Но я на это не куплюсь! Скажу ему, что забыла.
