Маленькую Лейлу он знал с факультета. Впервые увидев, он назвал ее «карманной женщиной». Однажды она зашила ему дырку на пиджаке; ее крошечная головка склонилась прямо к его груди, и он имел возможность наблюдать с близкого расстояния мягкость ее шеи, видневшейся в промежутке между ее кудрявыми волосами и платьем. Лейла была из тех людей, кто обладал истинным вкусом. А сейчас ей предстояло точно так же поникнуть головой и заплакать.
— Женись до отъезда или хотя бы отсрочку попроси. Ведь совсем непонятно, что будут делать наши. — Внезапно, словно желая убежать от жизненных сложностей, Мюмтаз предался мечтам: — А может быть, войны совсем не будет; может, найдут способ помириться.
Фахир воскликнул:
— Ты же только что говорил, что выхода нет!
— Ну, может, как-то устроится. А знаете, что самое плохое? — Внезапно он замолчал и вспомнил строки своего любимого поэта: Pire… Pire destin…
[153]
— И что же самое худшее, по твоему мнению?
— Именно ненадежность. Жизнь никак не может войти в русло. И не войдет. Мы не знали времени, предшествовавшего прошлой войне. Мы были детьми. Но стоит почитать книги об этом времени, как удивишься — что за спокойствие и стабильность царили тогда. Деньги, деловая жизнь, форма мысли, борьба внутри разных обществ — все шло годами по накатанной дороге. А в наши дни все перевернулось с ног на голову, даже границы государств меняются в одночасье. События, наши переживания ускорились в сотни раз. Да, возможно, найдут какой-то выход. Но проблем это не решит. Потому что ненадежность, страх давно заставили политиков растеряться. Куча неисполненных обещаний, множество обесценившихся надежд давно испортили всем нервы.
Орхан задумчиво проговорил:
— Да, если начнется эта война, то она не будет случайной, как предыдущая.
— Предыдущая война тоже не началась случайно. Более того, говорят, что она произошла по воле Пуанкаре
[154]. Но как бы то ни было, весь мир был пойман врасплох. Все боялись друг друга, все вооружались друг против друга. Однако народ не допускал даже мысли о войне. Люди говорили — это невозможно в такую цивилизованную эпоху скопом убивать столько людей. Однако сейчас во всем мире идет внутренняя война. Друг с другом сражаются идеи. Идеи вышли на улицы.
— Но ведь ты говоришь только о маленькой группе лиц.
— Потому что этот непрестанный кризис давно надоел тем, кто хочет просто жить спокойной жизнью, то есть обычным нормальным людям. Наверное, война на самом деле будет.
Орхан уже некоторое время был занят тем, что вешал замок размером с ладонь на дверь химической лаборатории, которую недавно открыл. Повесив замок, он спросил:
— Разве стоит начинать войну из-за маленького порта?
[155]
— Конечно же, не стоит. Но ведь вопрос не в порте. Неясно, что последует. Потом, в конце концов, на повестке дня проблема нацизма, аннексии, захвата. Этому типу есть дело до всего человечества.
— Мюмтаз, ты в самом деле не веришь в человечество?
Мюмтаз посмотрел на Орхана.
— А во что же еще можно верить? — Этими словами Орхан невольно напомнил Мюмтазу маленькую девочку из письма Суата.
— Я не верю. И мне не нравится проливать кровь ради европейских проблем. Говорят, Европа в опасности. А мне-то что до этого? Когда мы были в опасности, она о нас беспокоилась? Разве задумалась Европа хоть раз о том, чтобы предотвратить бедствия во время Балканской войны? На протяжении столетий они хладнокровно препарировали нас. Резали, сшивали. Несколько столетий пропалывали нас, словно сорную траву. А затем селили на наших землях другие нации так, словно высаживали морковку на рисовом поле. Разве все это не дело рук Европы? Разве не Европа взрастила Гитлера и сегодняшние проблемы?
— Все верно, но можно подумать, вред, что так долго причиняли нам и другим, теперь должен закончиться. Обязательно должен!
— И ты думаешь предотвратить это с помощью войны?
— Конечно, с помощью войны, раз уж ведется наступление. Сначала надо избавиться от опасности у порога, а потом постараться избежать ее повторения.
— Но ведь из худого не выйдет ничего хорошего.
— Иногда это худое становится единственным выходом. Например, гангрену можно остановить только с помощью операции. Рак кожи вырезается ножом. Короче говоря, операция — это плохо, но иногда она единственный выход. В конце концов, создание новой морали настолько сложно и требует так много времени, а нам кажется, что она появляется внезапно, словно солнце встает. Жизнь проходит между страданиями и опытом, направляется ими. Идеи постоянно живут среди нас. Принципы морали проникли в наши души. Они так близки к нам, что проживают с нами жизнь. Но это ничего не дает. Потому что реальная жизнь никак не может принять то, что выдумал разум.
— А с помощью войны жизнь сможет принять то, что выдумал разум? Мы видели, что сделала война с 1914-го по 1918 год.
— Все правильно. Общечеловеческий опыт потерпел поражение.
Орхан повесил замок на дверь и сидел задумчиво. В такие минуты ему непременно хотелось спеть какую-нибудь народную песню. В конце концов, вместо того, чтобы в очередной раз ответить Мюмтазу, губы его начали бормотать:
Стена идет на стену,
Кому пулю, кому нож в спину…
Мюмтаз хорошо знал эту тюркю: когда во время прошлой большой войны они бывали с отцом в Конье и по вечерам заезжали на вокзал, эту песню все время пели солдаты, ожидавшие отправки эшелоном, и крестьяне, что везли к утру в город на телегах овощи на продажу. Мелодия этой тюркю была страстной. Мюмтаз считал, что вся драма Анатолии, пережитая в прошедшей войне, отражалась в ее словах.
— Как странно! Ныть и жаловаться идет народу, и даже прощается ему, — сказал он. — Взгляните на народные песни прошедшей войны. Какие же это великие произведения. Песни, которые пели прежде этой войны, тоже. Например, тюркю, которые пели по поводу Крымской войны. Но интеллигенции они не нравятся. Они считают, что у народа нет права жаловаться. Значит, мы несем ответственность.
Нури внезапно заговорил на прежнюю тему.
— Откуда ты знаешь, что и на этот раз опыт не потерпит поражения из-за какой-то маленькой детали, из-за отсутствия какой-нибудь соломинки?
Мюмтаз закончил его мысль:
— Я не оправдываю войну. Почему ты так думаешь? Только потому, что человечество разделится на две половины, на победителей и на побежденных. Этого достаточно, чтобы сделать несостоятельными принципы и нашу борьбу ради них. Большой ошибкой является ожидать, что вслед за любым кризисом придет что-то хорошее, что-то очень хорошее. Однако что мы можем сделать? Вот мы сидим здесь, нас пятеро. Пятеро друзей. Когда мы размышляем в одиночестве, мы можем решить, что обладаем всевозможными силами. Однако если что-то происходит…
