Приятели смотрели на него с любопытством. А он продолжал:
— С самого утра я внутри себя веду об этом спор. — Внезапно он вернулся к прежней мысли: — Наоборот, может появиться что-то худшее, что-то гораздо худшее.
— О чем ты спорил с самого утра?
— С утра я пошел в сторону мечети Хекима Али-паши, там девочки играли и пели народные песни. Мне кажется, что эти народные песни поют с самого завоевания Константинополя. Девочки пели песни за игрой. Я хочу, чтобы именно такие песни продолжили свое существование.
— Но ведь война за независимость — это совсем другое.
— Иногда война за независимость может поменять лицо. Конечно же, я не говорю, что, если будет война, мы непременно должны на нее пойти. Ведь никто не знает, как будут развиваться события. Иногда дверь открывается в самом неожиданном месте. Иногда видишь, как внезапно вмешивается совершенно неожиданное обстоятельство, на которое никто не рассчитывал. И тогда у тебя будет выбор, вступать или не вступать в войну.
— Люди и в самом деле теряются, когда размышляют. Разница между людьми сегодняшнего дня и теми, кто управлял человечеством во время прошедшей войны, нечто уму непостижимое.
Мюмтаз мысленно представил себе Ихсана, как будто собирался сейчас что-то у него спросить.
— Конечно же, между этими людьми существует много различий. В те времена те люди были словно бы с одной фабрики. Сколь многое мы уважали! А потом вся дипломатия того века, ее манеры, ее изящество… Куда уж теперь. Все, что происходит сейчас, напоминает ситуацию, когда в нормальный дом переселяется сумасшедший. Европы не осталась. Пол-Европы в руках авантюристов, которые живут тем, что будоражат народ и выдумывают новые поводы для ненависти и новые сказки. — По мере того как он говорил, ему казалось, что он избавляется от недавних устоявшихся идей и фантазий. — Вы знаете, когда я перестал возлагать надежды на все, что сейчас происходит? Когда был подписан русско-немецкий пакт, направленный против человечности
[156].
— Левым он не очень нравится. Ты только послушай! Сейчас все хвалят Гитлера, как будто не было суда по поджогу Рейхстага. — Лицо Нури побелело от гнева, как бумажный лист. — Можно подумать, никто никаких многочисленных преступлений не совершал.
— Конечно же, его будут хвалить, но только до «красной черты». Вы ведь понимаете, люди никогда не отказываются от своих принципов. И поэтому, хотя я не люблю войну, я войны не боюсь и жду ее.
Он говорил с невиданной для себя решительностью. Изнутри одной из кофеен через дорогу доносились звуки то ли радио, то ли граммофона, которые придали вечернему часу иное движение. Мелодия лада «Махур», «Махур Бесте», написанная Эйюби Абу-Бекиром Агой, плыла на волнах вечера. Мюмтаз застыл как громом пораженный. В этой мелодии ему слышалась другая «Махур Бесте», написанная дедом Нуран, которая наполняла его душу мрачной поэзией любви и смерти. Он сказал себе: «Наступит завтрашний день, и они будут злиться на меня». И внезапно его охватил странный, невыносимый, великий гнев. «Почему все произошло именно так? Почему все навешивают на меня свои проблемы? Она говорила о спокойствии, а где же мой душевный покой? Разве я не существовал раньше? Что я должен делать в одиночку?» Он говорил почти словами молодой женщины. «Спокойствие, спокойствие…»
— Вся проблема в том… — Орхан не договорил.
— Продолжай.
— Нет, я забыл, что собирался сказать. Только в одном месте ты прав. Мы не должны принимать зло. Каждый раз, когда мы принимаем несправедливость, она рождает бóльшую несправедливость.
— Есть еще один момент. Осуждая несправедливость, важно при этом не совершить новую несправедливость. Эта война, если она произойдет, заставит пролиться много крови. Однако страдания, которые нам предстоит пережить, будут напрасными, если мы не изменим наш подход.
«Ты должен искать свое спокойствие не в Нуран, а в себе самом. А это возможно только через самоотречение». Мюмтаз встал.
— Я беспокоюсь об Ихсане, — сказал он. — Простите меня. И забудьте об этих мыслях. Кто знает, может быть, войны совсем не будет. Или же она будет, но мы не вступим. Мы — народ, который уже потерял немало крови. Из этого мы вынесли серьезный урок. Может быть, нам позволят обстоятельства, и мы не вступим в войну.
Уходя от друзей, он заметил, что они совсем не говорили о возможных переменах, которые могла бы принести война. В душе он обрадовался этому.
«Неужели война в самом деле будет?» Рядом с ним раздался голос: «Не обращай внимания, — произнес он. — Ты очень хорошо говорил и испытал облегчение. Этого достаточно!» Это был насмешливый голос Суата.
Мюмтаз побежал и запрыгнул в трамвай, возможно, для того, чтобы убежать от этого голоса.
III
Состояние больного было без изменений. Изможденное лицо Ихсана раскраснелось от лихорадки. Приоткрытые губы растрескались; время от времени он пытался смочить их языком. Это был уже не прежний Ихсан; он уже был на пути к тому, чтобы стать воспоминанием о самом себе. Увидев его в таком состоянии, Мюмтаз убедился, что тот почти завершил то, что ему было предначертано. Это была подготовка к тому, чтобы остаться только в памяти своих друзей. «Пусть его лицо и выглядит сейчас более измученным, осунувшимся, но он все равно останется таким, как мы его помним, и только поселится в наших душах».
Мюмтаз посмотрел на руки больного. На руках выступили вены, которые выглядели так, будто они раскалены. Однако руки были живыми. Их захватила совершенно иная жизнь, и они выглядели живущими сами по себе, будто существовали в совсем ином мире. В этом мире стояла температура в сорок градусов, но не только температура определяла этот мир. В этом мире существовало множество микроскопических организмов, микробов и бацилл, которых можно было увидеть с помощью специальных приборов и которые обычно томились в тонких стеклянных колбах, бывали заточены в пипетках, бывали привиты различным животным и так воспроизводились; для их жизни и размножения создавались особенные условия, специально подбирались определенные температуры тепла или холода; им посвящались многочисленные эксперименты, целью которых было выяснить их истинную крошечную, невидимую глазу природу, а также отделить их от их среды; им приписывали самые невозможные формы; и у этих существ, которых хранили в различных жидкостях, от красной крови до грязно-зеленых смесей, были особенные условия существования. Условия, которые эти существа приносили с собой, создавали и температуру между тридцатью девятью и сорока, и особенный климат между жизнью и смертью, совершенно непохожий на привычный нам климат, и невероятную высоту, и разлагающееся удушающее болото, и недостаток воздуха, ощущающийся на высоте тысяч метров словно в жерле бурлящего смесью неведомых газов вулкана.
Грудь больного поднималась и опускалась рывками, как неисправные мехи, не находя достаточно сил для спасительного целебного для жизни дыхания; жадно захватывая воздух, словно желая его проглотить, но при этом выпуская его незаметным движением, подобно проколотой шине.
