— Они что, давно знакомы? — казалось, сейчас он начнет заикаться.
Адиле ответила с едва сдерживаемой радостью:
— Нет, мы их познакомили. — Затем она повернулась к тете Сабиха и добавила: — Тетушка, ты себе даже не представляешь, как они вцепились друг в дружку! Вообще-то мне было приятно. Ну это же совсем хорошо! У них небольшая разница в возрасте, но…
Сабих растерянно смотрел на жену. Она не должна была говорить такое при Муаззез. Муаззез была не намного моложе их самих.
— Кто этот Мюмтаз-бей?
— Ассистент с нашего факультета… — Муаззез тряхнула на солнце волосами, сощурила глаза. Какая кокетка… Муаззез все время смотрела на большие голландские георгины посреди сада… «Какие красные… Какие красные…» Потом внезапно она задумалась о другом: ведь мы же влюблены… Ей было грустно, очень грустно. Она приехала сюда, потому что узнала, что Мюмтаз этим утром поедет на острова. Но пароходом она ошиблась. «Значит, эта случайная встреча…» Она с ненавистью посмотрела на Адиле из-под полуприкрытых глаз.
— Дорогой мой, ну как же вы его не знаете?.. Разве у вашего отца нет друга по имени Ихсан-бей? Вот он его племянник! Вы же видели его несколько раз!..
Однако Яшар-бей не мог вспомнить Мюмтаза. Часы в доме пробили половину второго. Наступило время принимать лекарство. Яшар-бея ничто не могло заставить забыть о лекарстве, даже угроза того, что Нуран выйдет замуж за другого. Он достал из кармана маленькую бутылочку. Осторожно откупорил пробку, не касаясь пальцами краев бутылочки, слегка наклонил ее и высыпал на салфетку две таблетки.
— Можно попросить немного воды? — спросил он, а затем повернулся к Сабиху. — Потрясающую силу получаешь, дорогой мой, — сказал он. — Витамины. С тех пор как я начал пить их, я чувствую себя здоровым и бодрым.
Блеснувшего в глазах Адиле презрения и насмешки Сабих не различил.
III
На следующий вечер они встретились на пристани, как и обещала Нуран. Сабиха с женой поблизости не было; Фатьму молодая женщина оставила тете. На пристани сильно пахло весной. Почти у всех в руках были большие букеты цветов. Несколько человек держали недавно распустившиеся розы. Казалось, вся толпа вернулась с раздачи цветов.
Увидев Мюмтаза издалека, Нуран сделала незаметный знак рукой. Радуясь этой совершенно неожиданной встрече и самому знакомству, которое еще казалось таким невозможным, молодой человек приблизился к ней.
— Не думал, что вы так рано поедете назад.
— Я тоже не предполагала, но так вышло. А вы что делали?
Она спросила так, будто требовала отчета за целый день. Глядя на пастельные краски Анатолийского берега у нее за спиной, вся яркость которых, казалось, поблекла и расплылась под невидимой промокашкой, Мюмтаз ответил:
— Мы долго разговаривали… В нашей стране только и умеют хорошо, что разговаривать. — Затем, дабы не говорить плохого про друзей, он добавил: — Но мы беседовали об очень интересных вещах. Ихсан тоже был. Мы решили почти все проблемы на Земле… А вечером слушали самый прекрасный на свете ней
[60].
— А кто играл?
— Художник Джамиль… Ученик Эмин-бея! Он сыграл нам множество суфийских сема на сазе, мелодий из старинных торжественных радений мевлеви.
Они оба тайком поглядывали по сторонам, опасаясь, чтобы кто-то из знакомых внезапно не помешал им. Наконец, решетки ограды на пристани раздвинулись, и они вместе, словно старинные друзья, зашли на пароход и опять сели в салон на нижней палубе. Мюмтаз спросил:
— А где же наша маленькая госпожа? Она не расстроилась, что вы ее оставили? Кажется, она очень к вам привязана.
— Нет, она знает, что так нужно. Мы боимся, что у нас дома слишком сыро, и она страдает от удушливого кашля. Всю зиму так и проболела. Она послушна, когда касается здоровья.
— Четыре года назад я бы обо всем этом давно знал, но сейчас здесь нет Иджляль, — слукавил он. Ведь четыре года назад он каждый день выслушивал от Иджляль все новости, которые были связаны с их домом.
Нуран шутку не поняла; она задумалась о своем.
— Фатьма странный ребенок, — сказала она. — Она будто бы живет жизнью тех, кто ее окружает. Если бы она не боялась болезни, то уже устроила бы сумасшедший дом.
— А я так и решил было, что вы останетесь.
Луч света, появившийся справа по ходу корабля, коснулся волос молодой женщины, оттуда медленно соскользнул к шее и принялся радостно играть на ее белой коже, словно маленький ручной зверек.
— Да, я так и собиралась, но произошла непредвиденная случайность…
Только в тот момент Мюмтаз заметил, что Нуран не такая веселая, как вчера, а задумчива и даже грустна.
И он с силой вновь ощутил то мучительное чувство, которое охватило его, когда на пристани Бюйюкада он увидел Нуран с мужем. Некоторое время он молчал, а затем задумчиво произнес:
— Я был свидетелем вчерашней вашей случайной встречи. Я искал своих приятелей и видел, как вы столкнулись с Фахир-беем, — его лицо покраснело, видимо, от того, что он совершенно не умел врать. Нуран молча смотрела на него. Под взглядом этих глаз Мюмтаз сам пожалел, что стал свидетелем того, что касалось ее личной жизни. — Если бы я решил что-то скрывать от вас, то, конечно, ни слова бы не сказал! — воскликнул он, а потом внезапно, как человек, который решился спрыгнуть с пожарной башни без парашюта, выпалил: — Самое ужасное, до этого, когда вы только шли от парохода, у вас на лице было такое милое, такое сосредоточенное выражение…
Нуран грустно улыбнулась:
— Ну признайтесь, что вы ждали меня у входа… Я вас видела. Вам не из-за чего краснеть. Такие вещи привычны вам, мужчинам, но вы не знаете самого ужасного! Самое ужасное, что вы не пришли мне на помощь и не взяли у меня на руки ребенка. Мы обе едва не упали… — Мюмтаз сильно изменился в лице, но Нуран этого не замечала. — И есть нечто еще худшее. Фатьма страшно перепугалась. Она уже начала забывать отца. У этого ребенка есть странное стремление к обладанию. И теперь она ревнует отца. Она проплакала до утра, повторяя: «Я люблю папу, а папа меня не любит». — Тут Нуран сменила тему: — А Ихсан-бей — это тот самый наш знакомый Ихсан-бей?
— Я не знаю, кто ваш знакомый Ихсан-бей.
— Мой дядя по матери рассказывал, что, когда в годы Перемирия он работал в Коллегии адвокатов, он помог одному Ихсан-бею. Тот был адъютантом Надир-паши. Его обвиняли в смерти паши. И хотя тот мог бы убежать, он сказал, что никуда не поедет, имея перед лицом такое обвинение. Ему всерьез светила смертная казнь, когда его спас мой дядя.
— А все из-за письма, которое написал ему Надир-паша. Да, это тот самый Ихсан. Почему Иджляль об этом не рассказывала? Я видел вашего дядю несколько раз.
