Болезнь Яшара совершенно не стоило недооценивать, ведь она заполняла всю его жизнь целых шесть лет. С того самого времени Яшар стал похож на человека, которого внезапно, по воле судьбы, оторвали от гражданской жизни и отправили командовать войском на фронт; он управлял своим организмом, словно невежда-капитан, получивший в свое командование большое военное судно, о котором он совершенно ничего не знал, ни одной тайны которого не ведал, о возможностях которого совершенно не подозревал и не знал даже о законах, которые этим судном управляют. Первой и единственной его заботой стало отрегулировать несколько приборов своего организма, которые пугали его неизвестностью всякий раз, когда он о них задумывался, с целью заставить их слаженно работать и маленькими, но своевременными мерами предотвратить некоторые возможные неполадки. Одним словом, Яшар-бей был человеком, у которого собственный организм был всегда перед глазами. Это беспокойство усилилось особенно с того дня, как один неосмотрительный врач однажды сказал ему, что, судя по всем симптомам, у него не может быть никакой сердечной болезни, а чувствует он себя неважно иногда из-за того, что, наверное, не очень хорошо работают какие-то другие органы, — и с той самой минуты вся жизнь Яшар-бея превратилась в погоню за невозможной координацией. Можно сказать, что собственный организм в глазах Яшар-бея утратил цельность, а на месте единого целого появились отдельные органы, каждый со своими уловками, все вместе напоминавшие правительство, в каждом кресле которого cидят министры, принадлежащие к разным партиям и думающие по-разному. Каждый орган — печень, почки, желудок, легкие — работал у него сам по себе и в самостоятельном направлении вплоть до того, что обзаводился собственной выделительной железой, а вместе с ним и нервами. Яшар-бей же стремился свести все их усилия к единой цели, он был как премьер-министр, осужденный в одиночку бороться с кризисом. В его трудах у него был единственный помощник — лекарства.
Человек, который в будущем будет писать историю нашей эпохи, напишет, без сомнения, об этой пандемии лекарств. Яшар был одной из главных жертв этой эпидемии. Он умудрился наладить связь не только с некоторыми складами лекарств в Стамбуле, но и с некоторыми медицинскими фабриками так, что эти фабрики или их представители даже начали отправлять ему сведения о различных новинках, как отправляли любому врачу.
Лекарства — не только победа современной медицины и химии. Кроме этого, они обладают свойственной только им эстетикой и даже по-своему поэтичны. Их претенциозные упаковки и аккуратные коробочки, красивые и ценные порой настолько, что напоминают кошельки из самых изящных сортов кожи под сафьян или коробочки из-под самых потрясающих и дорогих духов, пудры и украшений; их основательные баночки всех цветов, форм и размеров, некоторые из которых бывают маленькими, изящными и милыми и словно бы говорят: «Мое содержимое так же ценно, как мысль! И меня очень легко носить с собой!» — обычно сулят разного рода защиту, словно старый верный друг; их шикарные пакеты, внушающие веселье, словно юная кожа, нежные волоски которой блестят на солнце, внесли в нашу повседневную жизнь, по крайней мере в жизнь городских улиц, свойственные только им перемены. Полагаю, эти лекарства не останутся в истории лишь продуктом нескольких фабрик, созданным в наше время, а явятся первыми шагами к будущему человеческому идеалу потребления. Принося искусственное облегчение, они приводят к медленной смерти природы в человеке. И вот Яшар-бей являлся одним из тех людей, кто проникся этим великим идеалом и привязался к нему всей душой и сердцем. В результате кропотливого шестилетнего труда то многое, что появляется у других само по себе, у него появилось с помощью лекарств. Яшар-бей с лекарством спал; достигал ясности сознания при пробуждении с помощью нескольких таблеток аспирина, которые принимал, едва успев встать; с помощью лекарств он вызывал у себя аппетит; с помощью лекарств переваривал пищу; с лекарством выходил на улицу; с лекарством любил и с лекарством желал. «Роше», «Байер», «Мерк» и другие подобные фирмы стали в его жизни великими помощниками. Отчеты, которые он каждый месяц направлял в министерство, он писал опять же благодаря укрепляющим свойствам своих лекарств, усиливающих выносливость в несколько раз. Комод у изголовья его кровати был заставлен баночками, украшенными всеми видами узоров и символов, с названиями, некоторые из которых были очень длинны и имели отношение ко всевозможным дисциплинам, от науки о минералах до мифологии и космологии, а названия других довольствовались простым назиданием, словно название сборника стихов. Широкая полка буфета, которую он выделил себе, из-за этих баночек и пакетов напоминала американский бар. Когда Яшар-бей говорил об этих лекарствах, он говорил сплошными метафорами. Вместо того чтобы сказать: «Я принял витамин С!» — он говорил: «Я съел миллион апельсинов за восемьдесят пять курушей!» Когда он вытаскивал из кармана своего жилета какой-нибудь валидол или панодорм, то он представлял всем бутылочку со словами: «Вот вам самый великий поэт мира… В каждой таблетке, самое меньшее, двадцать фантазий, на которые не способен ни один стихотворец!» Весь день его был расписан согласно лекарствам, которые нужно было принять. «Пожалуйста, напомните мне, ровно в три часа я должен принять панангин… Я забыл принять уротропин… Если бы эта ерунда меня не отвлекла…»
Яшар-бей был воплощением ансамбля, созданного рука об руку коммерческой мыслью и современной наукой для всего человечества…
IX
Главным удовольствием для Мюмтаза было счастье быть принятым в доме Нуран. К сожалению, это счастье омрачили капризы маленькой Фатьмы.
С того дня, как отец покинул их, естественным состоянием для Фатьмы стало недоверие к людям и страх потерять вообще все. Поэтому она ревновала к Мюмтазу. Эта ревность была мучительна, но было и то, что делало ее для молодого человека еще тяжелее.
Девочка никак не могла решить, как с ним обращаться. Сначала ей хотелось быть беззаботной и холодной или просто вежливой; через некоторое время она становилась резкой и грубой, а в конце концов, словно бы решив: «Пусть тебе достанется все!» — бросала всех и убегала, но так как ее не покидало любопытство, что же происходит внизу, то через пять минут она возвращалась и продолжала шалить и капризничать. Так как в доме часто говорили о возможной свадьбе Мюмтаза с Нуран, то место молодого человека в жизни Нуран Фатьма знала. Поэтому вот уже десять дней, как она начала по-другому относиться и к матери.
Эта маленькая девочка, любимый ребенок Нуран, не могла помешать счастью Мюмтаза, когда он находился в доме Нуран среди всех вещей, рядом с которыми она жила.
С того дня размышления о доме Нуран превратились для Мюмтаза в особое удовольствие. У него появилась привычка думать о ней, представляя ее в этом доме в те часы, когда его не было рядом с ней, или же в те дни, когда она объявляла, что не собирается выходить на улицу. Так как он теперь получил доступ к самой важной части жизни Нуран, то мысли о молодой женщине его уже не отпускали. Представлять, как Нуран сидит в саду под гранатом за завтраком или же прогуливается в белом пеньюаре среди цветочных клумб, за которыми она ухаживает сама, своими руками, и складки пеньюара, напоминающие помпейские фрески, подчеркивают изгибы ее тела, а в это время волосы ее собраны двумя шпильками, стало для Мюмтаза удовольствием, которое скрашивало его одиночество.
