В такое все домашние верили с трудом. Даже больной, страдавший от болей и жара, был поражен. Всем в доме было известно, что наипервейшим свойством съемщиков является способность не попадаться на глаза, если их никто не ищет, а если ищут, то появляться как можно позднее и с как можно большими сложностями.
Мюмтаз, которому уже много лет вменялось в обязанности продлевать с ним договор и взимать плату, знал, как трудно даже просто разглядеть его, когда стоишь перед ним в лавке.
Как только молодой человек входил в лавку, съемщик надевал как талисман или волшебное оружие темные очки и, становясь за этой стеклянной преградой почти невидимым, вещал из-за нее о застое на рынке, о жизненных трудностях, о тех, кто счастлив на государственной службе и имеет постоянный доход, и что сам он занялся торговлей, бросив в свое время службу, только из-за хадиса
[11]: «Торговец — любимец Аллаха» — да, только из-за хадиса, лишь бы не поступать против воли пророка; затем внезапно съемщик всегда сердился на пришедшего, потом принимался горевать и, наконец, пытался неопределенно завершить разговор:
— Бей-эфенди
[12], вы знаете, какое сейчас положение. Сейчас нам платить не очень удобно. Передайте мое глубокое почтение госпоже! Пусть изволят дать отсрочку еще на несколько дней. Они нам не хозяйка, а сущая благодетельница. Если будет воля Аллаха, через две недели сами пусть зайдут к нам — и мы польщены будем, и их будет чем порадовать.
Однако, когда молодой человек собирался выходить, торговец, будто испугавшись, что дал такое точное обещание, робко произносил вслед: «Правда, решится ли все за две недели, я не знаю» — и, так как не мог произнести желаемое: «Если можно, вообще не приходите, пусть никто из вас никогда не приходит! Будто не хватает того, что я в этом развалившемся доме, в этой позорной клетке! Так я еще и денег вам должен!» — то просил: «Пусть лучше хозяйка пожалуют к началу будущего месяца, или даже ближе к его середине», — в общем, делал все, чтобы отложить встречу на возможно большее время.
И вот теперь человек, которому не нравилось, когда его ищут и навещают, слал одно письмо за другим, справлялся о здоровье хозяев и просил, чтобы сама ханым-эфенди либо, по меньшей мере, кто-нибудь из бей-эфенди непременно пожаловал бы навестить его. Он писал, что собирается поговорить о заброшенной части старого дома, что за лавкой, и о двух комнатах над ней, а еще напоминал о просроченном договоре.
Все семейство справедливо изумилось.
Вот Мюмтазу и предстояло в тот день отправиться после обеда в лавку, куда он нехотя ходил каждый месяц, так как попросту стеснялся, зная наизусть ответ, который его ждет. Но дело на сей раз обстояло по-другому. Когда накануне вечером тетя попросила его наведаться туда, Ихсан уже не мог, как всегда, махнуть брату за спиной матери: «Не утруждай себя понапрасну, ты же знаешь, что тебе скажут, так что пройдись себе и возвращайся!» Теперь Ихсан был прикован к кровати; грудь его тяжко вздымалась.
Мюмтаз был согласен с Ихсаном: проверять то, что и так уже известно, — напрасное занятие. Но ему не хотелось обижать тетку, которая никак не могла выкинуть арендаторов из головы. Дом с лавкой достался ей в наследство от отца. А история с арендой давно стала объектом для многочисленных анекдотов в жизни этих людей, душевно живущих вместе в этом доме, как казалось Мюмтазу — на Острове Ихсан-бея.
Всякий раз когда он возвращался домой и сообщал пожилой даме полученный ответ, первые минуты она страшно гневалась.
— Чтоб ему пусто было, чтоб у него голова отлетела, чертово отродье… идиот! — ругалась она.
Постепенно гнев переходил в сочувствие и жалость. Тетка сокрушалась, какой торговец бедный и несчастный:
— Ведь он же больной, — вспоминала она и окончательно расстраивалась.
— Может, он и в самом деле ничего не зарабатывает, — переживала она.
Затем вновь принималась искать выход:
— От огромного дома только и осталась эта лавка, давно надо было продать ее и освободиться.
Далее следовали слова, которые показывали, каким источником огорчений в ее жизни была эта лавка, арендная плата за которую никогда не приходила вовремя. И в один из последующих дней тетка решала сама, по обычаю, нанести визит злополучному торговцу. Так как дочь покойного Селим-паши, как порядочная женщина, не могла выйти на улицу, никем не сопровождаемая, посылали за бывшей служанкой Арифе-ханым из Ускюдара
[13]. Арифе-ханым приходила, и после они три или четыре дня подряд решали: «Уж завтра непременно пойдем посмотреть на этого типа». Если дело и доходило до выступления в поход, то он быстро оканчивался визитом к соседям или заходом на Капалы-чарши — Крытый рынок, — и, хотя в это время мимолетное желание увидеть негодника у них и возникало, обе возвращались домой на машине, загруженной кучей покупок.
Однако если тетушка добиралась до лавки, поход ее бывал не напрасен: часть денег с торговца она в любом случае получала. Мюмтаз и Ихсан поражались ее умению. Между тем удивляться тут было нечему.
Мать Ихсана любила Арифе-ханым, но болтовню ее терпеть не могла. По мере того как пребывание Арифе-ханым в доме затягивалось, ее раздражение, знакомое им с детства, росло. Наконец, когда она готова была взорваться, вызывали автомобиль, они отправлялись с Арифе-ханым, которая не знала, куда они едут, в город и сначала высаживали старую служанку на пристани, с которой ходил пароход в Ускюдар, а после этого тетка ехала прямо в лавку.
— До свидания, Арифе, дорогая… Можно я тебя еще позову? — всякий раз говорила она Арифе-ханым на прощание.
Прибывшую в лавку в таком состоянии духа домовладелицу выпроводить было сложно. Бедняга уже имел печальный опыт. Несколько раз он пытался попробовать старый способ: жаловаться на то, что у него болит живот и прочее. В первый раз тетушка Сабире-ханым посоветовала ему выпить мяты, а во второй раз назвала более сложное лекарство; но когда услышала жалобы на болезнь и на третий раз, то спросила:
— Ты пил лекарства, о которых я тебе говорила?
Бедолага сказал, что нет, и в ответ на это она заявила:
— Тогда чтоб я о твоих болезнях больше не слышала, понятно?
И в тот третий визит торговец понял, что не сможет выпроводить эту старуху, которую одновременно терзают и ярость, и угрызения совести. Поэтому теперь, когда она приходила, он угощал ее кофе, за столом говорил о том, что из счета надо бы кое-что исключить, а как только кофе бывал допит, вручал ей конверт и выпроваживал. После этого пожилая дама садилась на такси и отправлялась по магазинам, где покупала всем достойные подарки, и возвращалась домой, лишь когда спускала все полученные деньги до последнего куруша
[14]. Ихсан с Мюмтазом считали лавку с арендатором, получение платы за нее и Арифе-ханым, которая также была органической частью процесса, единственным развлечением старухи, единственной роскошью, которую она могла себе позволить, и важной проблемой, занимавшей ее свободное время, и потому к этим походам относились положительно.
