Маджиде была готова разрыдаться:
— Что ты такое говоришь, Суат? Не слушайте его, ради Аллаха. Смотрите, он же весь в поту…
Мюмтаз смотрел на свою невестку; ее лицо было белее бумаги, а глаза широко раскрыты. У Маджиде был настоящий нервный срыв. Но Суат не придал этому значения:
— Не беспокойся, Маджиде. Все не так, как ты полагаешь. На самом деле я никакую кассу не обчищал. Может быть, я просто сотню раз думал ее обчистить. И не просто думал, а представлял себе, как я забираю деньги. Может быть, я сотню раз уходил из банка самым последним. Может быть, я ходил сгорбившись, подозревая, что следом за мной идут люди, которые собираются меня поймать, может быть, я шел какой-то совершенно неизвестной дорогой.
Ихсан спросил:
— Но зачем ты делал все это?
Однако Суат ответил, глядя только на Мюмтаза:
— А зачем я так самым бессмысленным образом, по-глупому прожил жизнь? Зачем я развлекался? Зачем пил и зачем женился? Все за одним и тем же! Чтобы убить время. Чтобы жить; чтобы не гнить! — он пожал плечами. — Откуда мне знать? Я хочу чувствовать себя, вот зачем. Возможно, это потребность сказать пустоте, что я существую. Теперь ты понял, почему я хочу, чтобы ты непременно записал эту историю? Только для того, чтобы ты хоть раз ощутил на своей шкуре ужас. У каждого из вас в голове есть куча слов, таких, как «любовь», «страдание». Вы живете в словах, а я хочу узнать смысл слов. Поэтому я делаю то, что я делаю. Например, ты должен написать, чтобы узнать, что значит «не любить» так, чтобы хотелось убить. Но ты ведь и что такое «смерть» толком не знаешь… — Он зашелся смехом. — Я уверен, что для тебя смерть означает некоторое ожидание в вечности, словно вещь в музее, после того как хорошенько обожжешься в печи жизни, приобретешь свою совершенную форму, станешь до конца собой. Разве не так? Поэтому смерть не вызывает у тебя отвращения, ты считаешь ее сестрой красоты и любви. А ты думал когда-нибудь о том, насколько отвратительна на самом деле смерть? Это отвратительное гниение и вонь! Не знаю, есть ли среди вас те, кто верит в Аллаха. Но я уверен, что вы все давно завершили разговоры об этом неопределенным молчанием. Ведь вы живете в словах! Вы когда-нибудь, хотя бы раз, пожелали поговорить с Аллахом? Если бы я был верующим, мне бы захотелось с Ним поговорить, поучиться у Него разуму.
— Зачем все это нужно, Суат? — упрекнула его Нуран. Однако Суат ее не слушал. Он говорил, пока хватало сил. Произошло именно то, чего боялся Мюмтаз, — начался приступ.
И Мюмтаз все тем же нежным голосом спросил его:
— А разве ты не веришь в Аллаха?
— Нет, дружочек мой, не верю. Я лишен счастья. Если бы я верил, то задача бы изменилась. Если бы я знал, что Он существует, то никаких претензий к людям бы у меня не осталось. Я бы спорил только с Ним. Я бы каждую минуту на чем-нибудь ловил бы Его и предъявлял бы Ему счет. И полагаю, Он бы вынужден был платить по этому счету. Иди, сказал бы я, иди, окажись хоть раз в шкуре одного из Твоих творений. Проделай хоть раз то, что я делаю каждый день. Проживи хотя бы сутки жизни одного из тех, кого Ты создал! Тебе не нужно даже ходить к самому злосчастному из Твоих творений. Ведь это Ты — Творец, невозможно, чтобы Ты этого не знал или не понимал. Поэтому просто окажись в шкуре одного из нас! И проживи вместе с нами хотя бы миг собственной лжи; проживи, как мы. Побудь жабой в этом болоте хотя бы двадцать четыре часа, помучайся от жажды!
Ихсан улыбнулся:
— Все бы хорошо, но такие вещи может говорить только верующий. Так значит, ты все же веришь? Да еще больше нас всех!
— Нет, не верю. Я только рассуждаю с точки зрения истинно верующего человека. — Тут он покачал головой. — Да я никогда и не поверю. Я предпочитаю умереть на земле от ревматизма.
Все растерянно рассмеялись. И только лицо Мюмтаза отражало напряженное внимание. Суат не заметил ни этого внимания, ни этого смеха.
— Да, — сказал он, — я предпочитаю умереть на земле от ревматизма! Хотите, расскажу историю? Среди моих родственников был один простодушный хороший человек. Набожный, чистосердечный, святой человек. Мы все его очень любили. Мы не могли не восхищаться его отношением к жизни. Он жил где-то в районе ворот Топкапы. В город ездил на осле. Этот осел был одним из главных удовольствий моего детства. Но однажды, когда мы пошли к нему в гости, осла, обычно пасшегося в саду, мы не увидели. «Что случилось?» — спросили мы. У бедняги случился ревматизм, ответили нам и показали конюшню. Седло осла подвязали под его живот и за стремена подвесили к потолку. Таким образом, его ноги не касались сырого пола конюшни, к тому же он избавлялся от необходимости стоять на ногах. Вы не представляете, как было смешно видеть перед собой эти четыре свисавших копыта и морду со смиренными выражением, опущенную к полу. Картина была печальной и смешной одновременно, почти очеловеченной. Сначала я долго смеялся, потом смеяться перестал. А теперь каждая метафизическая система напоминает мне о состоянии бедного животного, о его печальном растерянном взгляде.
Нуран заметила:
— Я никогда этой истории не слышала. Так он поправился?
— Какое там поправился… Через несколько дней умер. Можно сказать, что покончил с собой. Как-то вечером умудрился извернуться и бросился на землю, ради того, чтобы умереть на ней. Но если бы он не был так подвешен, то умер бы от ревматизма.
Мюмтаз пожал плечами и сказал:
— Шутовство.
Но Суат продолжал смеяться. Затем внезапно стал серьезным.
— Возможно, — сказал он. — Но для меня в этом кроется истина. Вы понимаете? Для меня Бог давно умер. Я пробую на вкус свою свободу. Я убил Бога в самом себе.
Ихсан спросил:
— Ты в самом деле веришь, что это свобода?
Суат посмотрел на него с ненавистью. С лица его стекал пот.
— Не знаю, — ответил он. — Я хочу быть свободным.
— Но ты не сможешь.
— Почему это я не смогу? Кто теперь мне может помешать?
— Тебе помешает убитый Творец, который находится внутри тебя. Теперь ты не можешь жить собственной жизнью. В этом своем состоянии ты превратился в могилу, в гроб. Ты носишь в себе ужасную, жестокую смерть. Какая там свобода? Да, я знаю, сейчас многие говорят: если Бога нет, то все позволено. Место, которое освободил Бог, заняли те, кто уничтожает человечность. Я и сам знаю, что представляет собой человек, возомнивший себя богом. Что же произошло? Мы остались один на один с нашей низостью. Человеческая судьба по-прежнему все та же. Ты по-прежнему в плену все тех же невозможностей. В плену все тех же страданий. То, что кажется тебе зарей, на самом деле оборачивается пожаром. Нет, ты не избавишься от всего этого, если ты отгонишь от себя мысль об Аллахе. Ни одна рана не заживет, если ее постоянно бередить. — Он некоторое время помолчал. — Но знаешь, Суат, какой бы замечательный богослов из тебя получился! Ведь то, что ты делаешь, — вывернутая наизнанку теология.
