– Зачем покупать, коли можно получить задаром?
– Как это? – не понял юноша.
– У меня дома есть отличный нож. На рукояти – серебряный оклад, сам клинок – из хуралуга с белым железом. Могу подарить, если хочешь.
В глазах юноши загорелся алчный огонек. Хороший нож стоил дорого, и в лавке Гудреду пришлось бы выложить за него едва ли не четверть месячного жалованья.
– Я возьму, – сказал он поспешно. Опомнился и добавил: – Но возьми и ты что-нибудь взамен.
Рута прищурилась.
– А что у тебя есть, ратник?
Гудред растерянно повел плечами.
– Даже не знаю, что тебе предложить…
– Ладно, – небрежно проговорила Рута. – Коли захочешь, так рассчитаешься опосля. А пока пошли за мной, спешу я.
Гудред двинулся с места, но остановился. Что-то в тоне и в лице советника ему не понравилось.
– Ну? – окликнул Велигор. – Идешь иль нет? В другой раз предлагать не стану.
Искушение получить в подарок богатый нож пересилило осторожность, и Гудред зашагал за советником. Несколько шагов они шли молча. Рута не смотрела на парня, ей было противно, что он все такой же красивый и свежий. Яркие голубые глаза, румянец на щеках – сама жизнь! Он пил брагу и ел блины с тешкой, пока Рута грызла кости в зловонных канавах, отгоняя от них бродячих псов.
– Боярин, – тихо окликнул Гудред. – А зачем же ты мне его даришь?
– Чего? – не поняла Рута.
– Да ножик этот. Зачем ты мне его даришь?
– Тебе он нужнее, чем мне, – ответила Рута. – Ты ведь воин. А жалованье у вас нынче небогатое.
– Подарок твой столь щедр, что мне его неловко принимать, – смущенно проговорил Гудред.
– Ничего, примешь. – Рута усмехнулась. – Как знать: может, замахнется на меня враг мечом, а ты его этим ножиком насмерть поразишь. Хочешь получить добро – дай сам.
– Верно говоришь, боярин, – поразился парень мудрости и щедрости советника Велигора.
По пути к дому Велигора Гудред все больше молчал. Видно было, что ему неловко. Он вдруг стал подозрительно коситься на советника и хмурить брови.
Наконец они пришли.
– Богатый у тебя дом, советник Велигор, – сказал Гудред, задрав голову и разглядывая хоромы. – Вот бы и мне такой.
– Входи в дом, – велел советник.
Он распахнул дверь и посторонился, давая парню войти.
Затем провел восторженно озирающегося по сторонам воина в горницу.
– И горница богатая, – восхитился Гудред. – А… – Он вдруг осекся и принюхался. – А чем это у тебя здесь пахнет, Велигор? Прокисло что-то?
– Прокисло, прокисло. Ты проходи в горницу-то.
Только сейчас Гудред обратил внимание на то, что занавеси на окнах плотно задернуты.
– А почему окна завешаны? – спросил он недоуменно.
– Так надо, – ответил Велигор.
Гудред подозрительно озирался по сторонам. Видно было, что ему не по душе в покоях Велигора и что он с удовольствием ушел бы отсюда, но алчность по-прежнему брала свое.
– Где же твой ножик, боярин? – спросил Гудред.
– Ножик? – Велигор улыбнулся странной улыбкой. – А он в шкафу. Вон, видишь, у стены? Пойди и открой. Там дверца вельми тугая, а у меня рука болит.
Гудред нахмурился, но ничего не сказал. К шкафу он шел осторожно и как бы невзначай положил пальцы на рукоять меча. Подошел, остановился, втянул ноздрями воздух и поморщился. Воняло в покоях Велигора, как в грязном нужнике.
– Чего думаешь? – услышал Гудред негромкий голос советника. – Открывай!
Воин взялся рукой за дверцу большого дубового шкафа и потянул ее на себя. Дверца распахнулась. Гудред испуганно попятился назад.
Внутри шкафа, ухваченные железными крючьями за голые бока, висели жена и теща Велигора. Бабы уже начали разлагаться, и от них шел смрад.
Гудред резко повернулся, выхватывая из ножен меч, и в этот миг острый кинжал вонзился ему в бок. Веки Гудреда дрогнули, а глаза выкатились из орбит. Прямо перед ним, глядя Гудреду в лицо спокойными холодными глазами, стояла девка Рута.
Ратник оттолкнул Руту, в ужасе выбежал из горницы и, пошатываясь, побежал по коридору. Вот и дверь. Он схватился за ручку и дернул ее на себя. Однако вместо большого освещенного солнцем двора Гудред увидел перед собой всю ту же горницу со страшным шкафом, в котором висели мертвые бабы.
– Гудред! – позвал его вкрадчивый голос Руты.
Ратник повернулся и снова побежал по коридору. Снова дернул на себя ручку двери и снова в ужасе отшатнулся, увидев перед собой ту же горницу и тот же шкаф, в котором белели бабьи тела.
Еще несколько раз Гудред пробегал по коридору, но какую бы дверь он ни открывал – везде видел перед собой темную горницу со страшным шкафом.
Наконец Гудред выдохся. Навалился спиной на стену, глянул на приближающуюся Руту и жалобно попросил:
– Позови лекаря… Позови, прошу…
Рута остановилась и покачала головой:
– Нет. Лекарь уже не поможет. Ты умираешь, Гудред.
Красивое лицо молодого воина страдальчески сморщилось.
– Позови… – умоляющим голосом попросил он. – Пожалуйста, Рута… Кровью изойду…
– Изойдешь, – подтвердила Рута. Она подошла к нему вплотную и холодно проговорила: – Не свезло тебе, ратник. Ты снасильничал не ту девку.
С этими словами Рута выдернула из бока Гудреда кинжал, размахнулась и изо всех сил вбила его ратнику в горло, пригвоздив парня к темной, небеленой стене.
8
Темно и холодно было в избушке ведьмы Мамелфы. Здесь всегда царила темнота, даже в самый яркий и жгучий полдень. Маленькое окошко над дверью только выносило из избы ядовитый дым.
В печи вечно стояло колдовское варево, но голубоватый огонь, пылающий в ее черном, прокопченном зеве, не приносил тепла.
Мамелфа склонилась над кадкой с черной водой.
Если бы Громол, Лагин или Глеб увидели ее сейчас, они бы ее не узнали. Лицо ведьмы – морщинистое, темное – было лицом глубокой старухи. Глубоко запавшие глаза пылали лютым огнем. Огромный нос и острый длинный подбородок покрывали жесткие волоски. Седые, редкие пакли свисали по бокам морщинистой головы, как сухая, пыльная трава.
Ведьма медленно выставила вперед пальцы и, вытаращив на кадку с водой пылающие глаза, проговорила глухим, скрипучим и хриплым голосом:
– Заклинаю тебя, гниль-вода, бешеным шакалом, дурман-травой, болиголовом и волчьим корнем…
Вода в кадке забурлила.
– Рутой, кровью и травой тирлич, – продолжила каркать ведьма, – гнилым яйцом и мертвой плотью – заклинаю…
