Глеб испуганно открыл глаза.
Две русавки катались по каменному полу пещеры. Тело одной из них было покрыто налипшей тиной. Видимо, она только что выбралась из воды и сразу бросилась в драку.
Речные девы дрались яростно, не на жизнь, а на смерть – кусали одна другую острыми зубами, таскали за волосы, били мускулистыми хвостами.
Вот русавка с налипшей на бока тиной извернулась и ударила противницу затылком об каменный пол. Потом еще раз. И еще.
– Так ее! – крикнул Глеб. – Долбани еще раз, чтобы не встала!
Русавка оглянулась на Глеба и вскочила на ноги. Нагнулась и подняла что-то с пола. Глеб услышал лязг железа о камень и увидел, что в руке речная дева сжимает рукоять ржавого ножа.
– Эй, милая, мы ведь с тобой на одной стороне? – испуганно спросил Глеб.
Речная дева направилась к нему. Передвигалась она медленно, приволакивая ноги. Ступни ее были не слишком-то приспособлены к ходьбе.
Русавка, не спуская с Глеба голодных глаз, приоткрыла рот. По мере приближения к Глебу рот речной девы открывался все шире и шире и наконец превратился в огромную дыру, утыканную осклизлыми и острыми, словно куски мокрого стекла, зубами. Зубы эти загибались внутрь – вероятно, для того, чтобы легче удерживать извивающуюся, скользкую рыбу.
Речная дева быстро наклонилась над Глебом, явно собираясь откусить ему голову.
– Нет! – выдохнул Глеб и зажмурил глаза.
В лицо ему пахнуло холодным гнилостным дыханием, потом что-то больно толкнуло Глеба в грудь, рядом громко лязгнули зубы. А потом снова послышались шлепки и громкое пыхтенье. Глеб открыл глаза и увидел, что русавки сцепились снова.
Он перевел взгляд на свое тело, и сердце его радостно забилось: он заметил, что несколько зеленоватых веревок, сплетенных из водорослей и опутавших тело Глеба, надкушены.
Глеб напрягся, и перекушенная трава, стягивающая его тело, лопнула. Морщась от боли в затекших руках и ногах, Глеб поднялся.
Речные девы переплелись мокрыми холодными телами, как змеи, и яростно глядели одна другой в глаза. Глеб поднял с земли ржавый косарь и побрел по пещере, выискивая свою одежду.
Под ногой у него квакнула какая-то маленькая тварь, вроде уродливой безголовой лягушки. Одна из речных дев повернула голову на шум и с визгом бросилась на Глеба. Первоход ударил русавку косарем по голове, и она повалилась на каменный пол пещеры.
Вторая русавка тряхнула головой, приходя в себя, и быстро скользнула к Глебу, однако удар голоменью клинка в лоб выбил из нее дух. Неподалеку Глеб увидел свою одежду, сваленную в кучу. Он прошел туда и быстро оделся. Одежда была мокрая и склизкая, но лучше такая, чем никакой.
Минуту спустя Глеб пробирался по узкому каменному проходу. Вонь здесь стояла такая, что Глебу пришлось зажать нос пальцами и набрать в грудь побольше воздуха, чтобы побороть рвотный рефлекс.
Тут и там валялись человеческие тела. Все голые. Некоторые обглоданы до костей. Глеб отметил, что все тела – мужские, и поежился. Все было очевидно. Русавки утаскивают мужиков в подземную пещеру, насилуют их, а потом пожирают. Как паучихи своих самцов.
Глеба всего передернуло. Жуть.
Возле одного из тел Глеб увидел ножны с торчащей из них наборной серебряной рукоятью меча. Глеб, стараясь не смотреть на мертвеца, снял у него с пояса ножны и вытянул клинок. Хороший клинок. Из закаленного хуралуга, с примесью белого металла. Ухоженный, отполированный, лоснящийся от масла. Вакар ковал, не иначе.
Глеб прикрепил ножны к своему поясному ремню и двинулся дальше. Каменный коридор привел его в очередную пещеру, посредине которой он увидел черный омут.
У омута сидели еще две русавки и с чавканьем пожирали рыбу. Они были так же стройны и грудасты, как две прежние, и похожи на них, как родные сестры.
– Эй! – тихо окликнул Глеб.
Русавки повернули головы. Первую Глеб вырубил коротким ударом в челюсть, второй вмазал по голове рукоятью тяжелого косаря. Из разбитой головы речной девы потекла зеленовато-бурая, похожая на грязь, кровь.
По-видимому, этот омут был единственным выходом из пещеры. Глеб сунул нож на пояс, перекрестился и, больше не медля и не раздумывая, сиганул в омут.
Вода была мутная и темная, но кое-что Глеб различал. Плыть пришлось долго, но в конце концов серая плита над головой закончилась и Глеб понял, что выплыл на чистую воду. Он вынырнул из воды и увидел берег реки, окутанный предрассветными туманными сумерками.
Выбравшись из воды, Первоход рухнул на берег и стал жадно, с хрипом хватать воздух ртом.
«И кто только выдумал, что русавки красавицы? Сюда бы этих болванов. И кто, интересно, назвал из русавками? Скорее уж синюхи. Или зеленухи. Черт бы их побрал!»
Отдышавшись, Глеб сел на берегу и огляделся. Речные девы не могли оттащить его далеко. С тех пор, как он упал в воду, прошло от силы часа полтора. Значит, стойбище Бычеголова где-то неподалеку.
И вдруг сердце Глеба сжалось от тоски. Диона! За все это время он ни разу не вспомнил о ней! А ведь покончив с ним, злоумышленники, отправившие его на дно реки, вполне могли взяться за Диону.
Глеб вскочил на ноги и втянул воздух ноздрями. Обоняние у него снова обострилось, а глаза смотрели вокруг по-звериному зорко.
Сердце нелюдя, съеденное Глебом, все еще действовало. Принюхавшись, Глеб уловил едва различимый запах костра и навскидку определил расстояние. Верст пять, не больше. Отлично. Он поправил на поясе меч, повернулся и быстро зашагал на запад.
Запах дыма становился все сильнее, и, пройдя три версты, Глеб вдруг заметил за деревьями небольшой бревенчатый сруб с крохотным подворьем, а за срубом – еще один. Глеб увидел черный дымок, тянущийся из трубы, втянул ноздрями запах огня, горячего железа и масла и с волнением выдохнул:
– Кузница!
4
Оказавшись перед крепкой дубовой дверью, Глеб хотел постучать, но громкий, грубоватый голос из-за двери отозвался раньше:
– Войди, Первоход! Давно тебя дожидаюсь!
Глеб удивленно хмыкнул и, держа в руке обнаженный меч, толкнул дверь.
В горнице было темно и мрачно. За столом, с деревянной кружкой в руке, сидел человек. Перешагнув через порог, Глеб быстро огляделся, затем глянул на человека и спросил:
– Как ты узнал, что это я?
Человек усмехнулся:
– Я ведь вещун. Или ты забыл? Ты так и будешь стоять в дверях или пройдешь к столу?
Глеб еще немного помедлил, затем прикрыл дверь, прошел в горницу и уселся за стол. Меч он не вложил в ножны, а положил себе на колени.
Кузнец Вакар страшно изменился за те полгода, что Глеб его не видел. Он постарел и осунулся. Не было больше в глазах удали и азарта. Борода не курчавилась, а обвисала нечесаными, свалявшимися клочьями. Давно не мытые и не стриженные волосы свисали ниже плеч. Высокий колпак был надвинут на облезшие брови. За пазухой сермяжного кафтана, подпоясанного лыком, торчали дырявые, прожженные углями рукавицы. На ногах – грязные онучи и стоптанные лапти.
