– За победу коммунизма на всей земле! – провозгласил он и отхлебнул водки.
Потом закусил сухарем и куском вяленого мяса. Другой кусок дал Анчутке.
– Жуй, чудовище.
Нелюдь взял мясо, откусил кусочек и принялся меланхолично жевать. Пожевал-пожевал, а потом вдруг спросил:
– А кто он?
– Кто? – не понял Глеб.
– Комунисма, за которого мы пили.
– Коммунизм? – Орлов улыбнулся. – Ну, это, брат, такая штука… Даже не знаю, как тебе объяснить.
– Чудовище? – подсказал Анчутка.
Глеб качнул головой:
– Да нет.
– Человек?
– Нет. Скорее… просто выдумка. О том, что когда-нибудь все люди на земле станут равны и никто никого не будет обижать.
Анчутка подумал и сказал:
– Это плохо.
– Почему? – удивился Глеб.
– Коли люди перестанут промеж собою драться, они начнут бить нелюдей.
– Почему это?
– Потому что кого-нибудь всегда бьют, – со вздохом ответил Анчутка.
Глеб посмотрел на него удивленно:
– А ведь ты прав. Сильные всегда обижают слабых. Так уж устроен мир. Давай еще по пятьдесят капель?
– Давай, – кивнул Анчутка и подставил стаканчик.
Глеб накапал ему водки.
– Пей, Анчутка. Пей, пропащая душа.
Глеб чокнулся с Анчуткиным стаканчиком своим кувшином, запрокинул голову, хлебнул водки и закашлялся. Водка стекла ему по подбородку за ворот рубахи.
– Твою мать!.. – выругался Глеб.
Анчутка испуганно вскочил с бревна и хотел дать стрекача, но Глеб поймал его за шиворот и снова усадил на бревно.
– Не бойся, – произнес он миролюбиво. – Я сегодня добрый. Полгода назад я бы тебя шлепнул, не раздумывая. Открутил бы тебе башку и продал Баве Прибытку.
Анчутка поежился и с тоской посмотрел в сторону стойбища.
– Но сейчас я добрый, – повторил Глеб. – А знаешь, что меня сделало таким добрым?
– Нет, – пробормотал нелюдь.
Глеб поднял указательный палец и назидательно проговорил:
– Любовь. Любовь вообще страшная сила, брат. Вот скажи мне, Анчутка, ты когда-нибудь любил?
Нелюдь испуганно округлил глаза.
– Вижу по глазам, что да, – заключил Глеб. Он усмехнулся и толкнул нелюдя плечом. – Наверное, она была какой-нибудь десятипудовой слонихой с тремя рядами грудей? Мелкие парни любят больших девок. Надеюсь, она не разбила тебе сердце?.. Нет? Ну и хорошо.
Глеб снова приложился к кувшину. Поморщился, вытер рот тыльной стороной ладони и сказал:
– Знаешь, дома… в моем времени… Там есть одна девчонка. Зовут Катя Королькова. Ты не подумай, у нас с ней ничего не было. И тут у вас тоже есть одна. Она очень похожа на Катьку. Не только лицом, но всем… Вот я и думаю: может, когда я смотрю на Диону, я вижу Катьку Королькову? Или, наоборот, когда я вспоминаю Катьку, то представляю на ее месте Диону? Понимаешь, о чем я?
Нелюдь покачал головой и сипло пробормотал:
– Нет.
– Да… – вздохнул Глеб. – Это сложно. Я и сам разобраться не могу. Знаешь, о любви вообще нельзя говорить прозой. Только стихами. Вот, послушай…
И медленно пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна…
Ну, как тебе? Красиво, правда?
– Правда, – кивнул коротышка.
Глеб обнял его и потрепал за мохнатое плечо.
– Я знал, что тебе понравится. Слушай, давай будем друзьями? У меня тут, в вашем гадюшнике, совсем нет друзей. Не то чтобы я в них нуждался, но все же… Так как? Будешь моим другом?
Анчутка опасливо повел плечами и спросил:
– А что мне за это будет?
– Что будет? – Глеб хмыкнул. – Выиграешь путевку в Америку! А что, там сейчас хорошо. Могикане снимают скальпы с ирокезов. Ирокезы снимают скальпы с апачей. Жизнь кипит.
Глеб отхлебнул из кувшина, поморщился и заел водку куском вяленого, подернутого плесенью мяса.
– Какая гадость эта ваша заливная рыба… – с омерзением проговорил он. – Эх, сейчас бы копченой колбаски. «Брауншвейгской». Или, на худой конец, «Московской». Да что там копченой – простая варенка бы подошла. Эй, Анчутка, ты «Докторскую» колбасу ешь?
– Ем, – кивнул, пьяно улыбаясь, нелюдь.
– А маринованные огурчики любишь?
– Люблю, – снова кивнул Анчутка, осоловело поблескивая глазами.
– А селедочку с лучком? Потребляешь?
Анчутка кивнул:
– Потребляю.
Глеб усмехнулся и хлопнул нелюдя по плечу.
– Наш человек! Когда буду возвращаться домой, возьму тебя с собой. Познакомлю с друзьями… Яшка Фендель тебе понравится. Он тоже философ, как и ты.
Глеб икнул и поморщился.
– Слушай, а давай споем? Есть такая песня… Погоди, как же там.
People are strange…
When you’re a stranger
Faces look ugly
when you’re alone…
Глеб оборвал песню и покачал головой:
– Нет, эта песня для тебя сложновата. Давай что-нибудь наше, русское…
Он положил локоть на колено, а щеку на ладонь и грустно запел:
Ой, то не вечер, то не вечер…
Мне малым-мало спалось.
Мне малым-мало спалось.
Ой, да во сне привиделось…
Анчутка разомкнул губы и стал негромко подвывать. Глеб спел еще один куплет. По его теплой щеке, согретой жаром углей, скатилась слеза.
9
Ворон стоял у шатра Бычеголова и прислушивался к диким звукам, доносившимся с окраины поля, где устроился ходок Глеб-Первоход. В отблесках далекого костра были видны две фигурки, высокая и маленькая, марширующие вокруг шатра и горланящие песни на два голоса. Ветер донес до чуткого слуха Ворона обрывок какой-то абракадабры:
Вот – новый поворот!
И мотор ревет!
Что он нам несет?
Пропасть или взлет?
Омут или брод?..
К Ворону подошел нелюдь Измар. Остановился, прислушался и удивленно спросил:
– Чего это они?
– Песню поют, – мрачно ответил Ворон.
Измар нахмурился.
– С каких это пор наш Кирлымкумайрген стал петь песни на языке русов?
– Рус его водкой напоил, – сказал Ворон.
– Водкой? В Гиблой чащобе? Где ж он ее достал?
