– А тебе что за резон со мной уговариваться?
Лагин бросил в рот еще одну виноградинку и, пожевывая ее, спокойно ответил:
– Я хочу княжить в Хлыни.
Лицо Самохи вытянулось от удивления.
– Ишь ты! – выдохнул он. – Высоко карабкаешься. Упасть не боишься?
– Не бойся, не упаду, – холодно проговорил Лагин и так глянул на атамана, что тому стало не по себе. – Я стану княжить, а ты будешь мне служить, как служил Егре. Все будет по-прежнему, Самоха. И даже еще лучше, потому что ты станешь несказанно богат.
Самоха вновь задумался.
– Гм… – Он почесал пальцем толстый нос. – Ежели я выгребу всю казну, то что останется тебе?
Лагин усмехнулся:
– А уж это мое дело, атаман. И я сам решу, как с ним разобраться. Кстати, у меня есть еще одно условие.
– Какое? – насторожился Самоха.
– Войско нечисти ведет нелюдь Бычеголов. Когда все сделаем, я собираюсь прикончить его. – Лагин остановил на Самохе холодный, безжалостный взгляд и добавил: – Я хочу, чтобы ты не вмешивался.
Атаман хмыкнул:
– Это ваши разборки. С чего бы мне вмешиваться?
– Он может посулить тебе куш за помощь. И жадность может подвести тебя.
– Как? – не расслышал Самоха.
– У тебя может появиться желание запустить руку сразу в две кормушки, – пояснил Лагин. – На этот случай предупреждаю: попробуешь мне помешать – пожалеешь.
Лагин поднялся со скамьи.
– Мне пора, атаман. Завтра утром мы двинемся на Хлынь. Жди нас на подступах к городу.
Гость повернулся и вдруг – растаял в воздухе. Атаман Самоха вздрогнул и посмотрел на пустое место тяжелым взглядом.
«Отчего не помочь нечисти? – думал он, хмуря брови. – Можно и помочь. Прибыль от этого уговора очевидная. И руку в казну запущу, и княгиню своей наложницей сделаю. А что до прочего, так нечисть долго в Хлыни не удержится. Победокурит маленько да и отвалит обратно к себе в Кишень».
Самоха взял с тарелки сушеную виноградинку и швырнул ее себе в рот.
Что до самого Лагина, то с этим упырем разобраться будет несложно. Атаман потянулся за виноградинкой, но вспомнил, что Лагин делал так же, и вместо виноградинки взялся за кубок с вином.
Глава седьмая
1
Грозное и устрашающее зрелище представляло собой воинство Бычеголова. Еще не успело взойти солнце, а он уже двинул свою дружину на Хлынь.
Расстановку сил в своем войске продумал сам Бычеголов. Впереди он заставил бежать армаду волколаков и оборотней, надев на каждого ошейник, усыпанный гвоздями. Налакавшиеся вампирского зелья звери не боялись солнца, но все же поглядывали на желтое светило с опаской и старались держаться в тени деревьев.
За волколаками и оборотнями шли воины Бычеголова. Сотни уродов, облаченных в брони и с мечами, выкованными кузнецом Вакаром. Нелюди смотрели вперед с торжествующей угрюмостью и готовы были убить любого, кто встанет у них на пути.
Сотни лет прятались они в развалинах призрачного города, но теперь поднялись, чтобы отомстить.
Чуть в стороне брела по лесу орда упырей. Их отвратительные морды были густо обмазаны мазью Лагина и не дымились на солнце. Да и солнца, слава думранам, было мало. Небо затянули серые мороки, обещая скорый дождь.
Безумные упыри были всего лишь куклами-марионетками, подвластными своему кукловоду – Дионе. Обычно живые мертвецы не делали разницы между людьми и нелюдями. Если бы «нити» оборвались, упыри набросились бы на нелюдей, поэтому Бычеголов принудил Диону сесть в колесницу, запряженную тремя огромными волколаками, и окружил колесницу плотным кольцом охраны.
Сидя в колеснице со сверкающими, будто изумруды, глазами и распущенными темными волосами, Диона была похожа на богиню войны свирепых свеев – Валкирию.
Вместе с Дионой в колеснице сидел ее пес Черныш, с которым Диона теперь не разлучалась ни на минуту.
Бряцанье оружия веселило сердце Бычеголова. Одно лишь огорчало его – нойон Бекет обманул нелюдей и не привел своих газаров на подмогу.
Ну, ничего. Придет день – доберемся и до Бекета.
Сам Бычеголов за прошедшую ночь тоже изменился. Кожа на его голове разошлась, и из черепа выползли наружу два больших острых рога. На остриях рогов еще темнела запекшаяся кровь.
Мышцы вождя взбухли, а глаза глубоко запали под толстые надбровные дуги, придав ему еще больше сходства с огромным разъяренным быком.
Бычеголов шел по лесу в окружении ближайших помощников, главным из которых был Ворон. Панцирь Ворона отливал серебром, меч колотился о его крепкое, мускулистое бедро, а из-за спины торчало огромным крылом навершие большого, костяного лука.
Немногословно и быстро продвигалось страшное воинство по лесу, и дикие лесные звери при его приближении разбегались в стороны.
Завидев вдалеке напуганного бурого медведя, Бычеголов пожалел о том, что не велел Дионе поставить в боевой строй лесных зверей – медведей, волков, росомах, рысей. Великое было бы подспорье в битве.
Но что сделано, то сделано, переиначивать поздно.
Дойдя до каменной межи, отделяющей Гиблое место от мира людей, свирепое воинство Бычеголова разметало в щепки стену из наваленного бурелома и двинулось дальше.
Через две версты Бычеголов остановил дружину.
Впереди виднелась еще одна стена бурелома. Это был стан атамана Самохи. Но не вид нагроможденных друг на друга стволов и веток остановил Бычеголова. У стены он увидел большой отряд всадников. Один из всадников отделился от отряда и неспешно двинулся навстречу нелюдям.
Лагин подошел к Бычеголову и сказал:
– Это атаман Самоха.
При имени главного мучителя нелюдей лицо Бычеголова потемнело. Заметив это, вампир спокойно добавил:
– Он идет с нами на Хлынь.
Бычеголов пригнул голову и недоверчиво сверкнул глазами.
– Зачем ему это? – прорычал он.
– Я пообещал ему денег, – ответил стригой. – К тому же, Самоха влюблен в княгиню Наталью. Каждому из нас нужно свое. Тебе – человеческая кровь, мне – княжий трон, а ему – княгиня.
Бычеголов прищурил налитые кровью глаза.
– Это правда?
– Да, – ответил Лагин.
– Люди – странные существа, – проговорил Бычеголов. Затем чуть повернул голову и негромко позвал: – Диона!
Колесница с Дионой подъехала и остановилась рядом.
– Проверь разбойников, – так же негромко распорядился Бычеголов.
Диона взглянула на приближающегося всадника и подняла правую руку. Темный глаз у нее на ладони раскрылся, от ладони пошло слабое золотистое свечение. Диона поводила немного ладонью, затем опустила руку и сказала:
