– Терпение никогда не было моей сильной чертой.
Спустя несколько недель после этого разговора, через некоторое время после того, как приглашения были выгравированы, разосланы и получены адресатами, Альва отправилась на первую примерку костюма и, вернувшись домой, обнаружила на подносе увесистую стопку визитных карточек, записок и ответов на приглашение, в том числе карточку миссис Астор. Даже если провалится нынешний план, возможно, со временем при помощи общества и здравого смысла ей удастся победить эту вершительницу судеб и открыть путь наверх себе и другим.
Альва еще стояла в холле, когда раздался стук в дверь. Открыв, она увидела удивленного лакея. Мужчина в голубой ливрее, которую носили слуги Асторов, поклонился и протянул карточку:
Миссис Астор
По четвергам, до Великого поста
На обратной стороне было надписано от руки:
«Будем рады встретиться с Вами».
Как только портье отвернулся, Альва прижала карточку к груди, потом положила в карман. Уорд прав: их стратегия оказалась отменной, нужно было только набраться терпения.
Чуть позже, сидя за письменным столом, Альва взяла приглашение на бал и адресовала его мистеру и миссис Уильям Б. Астор и их дочерям. Она вручила приглашение лакею со словами:
– Эрик, первым делом отнеси это по адресу: Пятая авеню, триста пятьдесят. Первым делом – завтра.
Какое блаженство – вдыхать аромат успеха.
Глава 5
Цветы, цветы, повсюду – цветы. Настоящий цветочный парад, вынудивший мистера Кландера (по заявлению Уорда, le meilleur
[39] из флористов) и его ассистентов целых два дня носиться туда-сюда с вазами и кашпо размером с бочонок. Особенно много было роз – пурпурные розы «жакмино» величиной с голову, темно-розовые «глуар-де-пари», бледно-розовые «баронесса Ротшильд», «король Марокко», «герцогиня Кента», а также «новая прекрасная «Мария Луиза Вассей», – как сообщил Уорд репортерам, утром перед балом устроив для небольшого числа избранных экскурсию.
Также в доме появились охапки папоротников, каждая высотой с четырехлетнего Вилли, который, подражая Уорду, устроил торжественную экскурсию для своей няни. Из экзотических резных пальмовых листьев сплели высокие зеленые ширмы, по которым бежали каскады сиреневых орхидей – их поставили по периметру зала на третьем этаже. Под потолком протянули японские фонарики, а в центре установили вазон с гигантской пальмой, задрапированной длинными стеблями фуксии. В каждом углу стоял скульптурный мраморный фонтан, снабженный насосом на угольном топливе. В зале расставили не менее дюжины столиков со стульями, за которыми, по словам Уорда, «каждый из гостей сможет насладиться изысканнейшим разнообразием деликатесов и вин, которые я рад буду предложить вам в конце нашей маленькой экскурсии». Завидев неподалеку Альву, он задорно подмигнул.
Таким образом, на третьем этаже гости могли поужинать. Банкетный зал внизу превратился в бальный – массивную дубовую мебель отодвинули к стенам, люстру не зажигали – вместо этого по всей комнате поставили театральные светильники, поскольку всезнающий Уорд заявил, что свет люстры слишком яркий. Прошлым вечером Альва видела, как рабочие зажгли их, и зал тотчас превратился в серебристую сказку. Витраж словно светился изнутри. Альва тоже сияла.
В десять часов в спальне Альвы Мэри и Кейтлин, камеристка леди Си, помогали госпожам с нарядами. Альва выбрала костюм венецианской патрицианки с картины Александра Кабанеля, который прошлой весной сообщил ей при встрече в Париже, что начал писать шекспировскую Офелию.
Они обсудили любовь Офелии к Гамлету и трагическую развязку истории: соблазненная Гамлетом и забеременевшая от него, влюбленная и отвергнутая любимым, потерявшая рассудок после смерти отца, Офелия тонет.
То, как Гамлет обошелся с Офелией, ничем не отличалось от того, как вели себя по отношению к ничего не подозревающим юным леди якобы воспитанные и благородные джентльмены. Возможно, со времен Шекспира многое изменилось, но уж точно не то, как большинство мужчин привыкли использовать девушек. А девушки – идти прямо в волчье логово, напевая песенки.
– На месте Офелии я бы поговорила с ним и убедила поступить правильно, – сказала Альва.
На что месье Кабанель ответил:
– Но без трагедии не было бы никакого смысла писать ее портрет.
Мэри помогла Альве облачиться в платье с квадратным вырезом и длинными рукавами из золотого миланеза. Парчовая нижняя юбка переливалась всеми оттенками от глубокого оранжевого до светло-канареечного, с акцентами из светлого шелка. Листья и цветы были вышиты золотым, белым и переливчатым бисером. Бледно-голубой шлейф расшит золотом и украшен кроваво-красным подбоем. Альва посмотрелась в зеркало и улыбнулась.
– Вот это преображение! Хотя в наши дни итальянский титул ничего не значит, их раздают налево и направо, точно леденцы.
– Я бы от такого леденца не отказалась, – заметила Мэри.
Она закрепила на волосах Альвы расшитый самоцветами капор с брошью в виде павлина из крохотных драгоценных камней – одно из украшений, которое Альва приобрела взамен украденных материнских. Брошь стоила больше, чем обычный человек смог бы заработать лет за десять непрерывного труда, она же после сегодняшней ночи закроет ее в сейфе и, возможно, больше никогда не станет носить, поскольку для леди ее уровня надевать подобное украшение дважды – дурной тон. Конечно, если бы это была фамильная драгоценность, Альве пришлось бы надевать ее часто, но, учитывая ее броскость, это тоже могли бы счесть моветоном.
Леди Си заказала платье из черного бархата, подобное тому, в каком Ван Дейк изобразил Мари-Клер де Крой, герцогиню д'Аврскую. К платью она подобрала черную шляпу с широкими полями, которые подняла вверх с одной стороны и украсила самоцветами. Три выкрашенных в черный страусовых пера спускались аркой к ее плечам.
– Только посмотрите: Тьма и Свет, две стороны бытия! – воскликнула Альва.
– Трагедия и Комедия, – поддержала ее подруга.
Голоса, раздававшиеся с улицы, привлекли Альву к окну. Свет из нижних окон струился наружу, как жидкое золото, окрашивая все радостным сиянием.
– Иди сюда, посмотри, – подозвала она подругу. – На мостовых яблоку негде упасть. На каждой ступеньке зеваки.
Несмотря на холод, улица была усыпана людьми, кутавшимися в пальто и кашне. У парапета ждала стайка детей, они толкали друг друга и хохотали – маленькие карманники, ждавшие, когда прибудут кареты и начнется суета.
Альва приблизила лицо к стеклу и приставила руки к глазам, чтобы лучше все рассмотреть:
– Ну и столпотворение! Может, приказать дворецкому вынести им немного вина…
– Не выдумывай, – остановила ее леди Си, которая даже не стала подходить к окну. – Если только ты не желаешь, чтобы они взяли твой дворец штурмом.
