Например, дают Суркову временные полномочия навести порядок на Донбассе, политически отстроив там чуть-чуть организованную систему. Но при этом, разумеется, не дезавуируют решений тех, кому прежде позволили слать туда людей. Те идут жаловаться в Кремль: Сурков объявился, приказы раздает. Им скажут: не мешайте, пока делает все как надо. Но присматривайте там за ним, он парень слишком горячий. Тем самым, вдобавок ко всем прежним, Кремль учреждает новую компетенцию.
Внутриаппаратный конфликт вскоре выйдет наружу, как полупубличный. Пойдут публикации в прессе от вовлеченных через их медиаагентов: «Сурков предатель, слил Новороссию». Но все это лишь отражение нерешительности вверху. Аппаратные войны Путина устраивают, пока это «войны за Путина» и ими все поглощены.
Стиль непрямой трактовки
Как выглядит путинский стиль управления? Это стиль непрямой трактовки. Прежде все знали, что при выходе на уровень создания серьезных компаний, слияний, продаж надо идти в первую приемную. Излагать проблему, конфликт, если есть, пожелания – и Путин, приняв решение, его «депонирует».
Сегодня от него уходят с неполным представлением о решенном, стараясь запомнить слова, которые Путин произнес. Чтобы после сказать: «Владимир Владимирович, помните, в такой-то день, тогда-то вы мне сказали: «Что ж, так тоже можно». И эти слова превращаются в право на частную импровизацию. Нарастает броуновское движение, а Путин балансирует над ним, как президент броуновского движения. Но все менее управляемо.
Социальные сбои могут возникнуть скорее наверху, чем внизу. С падением экономики растет пассивность масс, привязанных к территориальной системе распределения. Система «садится на территорию», переходит в режим stand-by, и люди не предъявляют требования – им надо выжить. Нестабильной Система начнет быть вверху. Эта нестабильность уже видна, но пока она поглощалась. Убийство Немцова стало серьезным кризисом Команды, когда Владимир Владимирович понял, что на его заднем дворе хозяин не он, а люди из его же аппарата.
Кремлеречь
В аппарате власти с советских времен развит административно-политический язык (так называемый канцелярит) – язык недискуссионных авторитетных экивоков. Совет Безопасности РФ решает принять необходимые меры по стабилизации положения на границе. Это может означать прямо противоположные вещи: границу с Украиной закрыть или, наоборот, пропускать через границу российские танки. Письменные бумаги имеют такой вид, чтобы их можно было трактовать по-разному. Опубликованная «Новой газетой» бумага о действиях на Украине не «план Кремля», а записка, какие пишут аналитики лоббистов, представленных в Кремле. Кто-то из них и принес эту бумагу в Администрацию, но это не то, на чем пишут «к исполнению». Так конкретно деловые бумаги в Кремле не составляют. Записка формирует аппаратное мнение, а аппаратные мнения – это слухи, которые можно распространять в Кремле ничем не рискуя.
Устные указания здесь важнее письменных.
Без правительства
Говорят, в Системе РФ функция управления фальсифицирована. Действительно, управление в его функциональном виде отсутствует. Приближаясь к Кремлю, мы не находим места принятия решений. Половина громких российских действий прошлого года не были исполнением прямых директив президента. Это ситуативные инициативы лояльных ему групп, располагающих личными и аппаратными ресурсами, во обеспечение его и своих интересов. Такое приводит и к опасным событиям.
Пример – обвал рубля в декабре. Не было центра или человека, который все нарочно устроил. Люди в госбанках играли, беря рублевые кредиты, продавая их за доллары, и затем обратно выбрасывали доллары на рынок. Центральный банк принимал решения, но не мог их реализовать. Казалось бы, на его стороне президент – что еще нужно? и все-таки Набиуллина долго ничего не могла сделать. Госбанки использовали конъюнктуру, но Кремлю наказывать некого.
Вот бытовой пример коллапса исполнительной власти. Представительная власть потерпела фиаско раньше, ее не стало давно. Но обнулилось и единство исполнительной власти. Правительство стало экспертным центром оценки лоббистских предложений. Какие-то оно принимает, какие-то исходят из администрации президента, и одно не сводится с другим. Правительство не может позвонить в Кремль и сказать: «Так не делайте!», зато из администрации можно звонком в Белый дом остановить любое решение.
Исполнительная власть, знаменитая «вертикаль» которой и без того фрагментарна на уровне регионов, лишена верхушки в виде правительства. Кажущаяся управленческая катастрофа? Но мы все еще живы, значит, этой страной можно управлять без правительства.
МИДа тоже нет
Президенту нравится заниматься внешнеполитическими операциями, они надежный мотор популярности. Еще в первые годы президентства, когда положение экономики было плохим, его заслугой люди РФ называли «международный успех России». Внешняя политика – путинский домен, здесь все ориентировано на одобрение или неодобрение Путина. Международная политика, в отличие от внутренней, связана с президентом лично и более консолидирована. Но внешняя политика в Системе не размежевана с внутренней.
Центром политики является не МИД, а администрация президента. МИД как аккумулятор внешней политики живет довольно обособленно, а министр иностранных дел – то ближе, то дальше от окружения президента. Роль Лаврова зависит от игры, которую ведет Путин. Нужен ему Лавров в данный момент или нет? Если нет, Лавров как умный бюрократ отходит в тень, на вспомогательную роль. Тогда, демонстрируя командную лояльность, он говорит резкости в новом хулиганском тоне Кремля или зачитывает бесцельные речи, ни о чем не говорящие. Роль Лаврова – роль личного посла Путина, которого тот направляет или отзывает обратно. Когда личный представитель отозван, он никого не представляет. Лавров не отвечает за курс, проводимый Россией, и в этом смысле министра иностранных дел у нас нет. Однако без дипломатии трудно освоить успехи спецопераций.
Операции на Украине разрушали устойчивые связи России, и когда нужно их восстанавливать, опять появлялся Лавров. Для Лаврова периоды подготовки международных соглашений и принятия их – моменты аппаратного усиления. Он заинтересован в том, чтобы соглашения сохранялись, для него они элемент его устойчивости. Но верно и обратное – он заинтересован и в срыве соглашений. Тогда придется вырабатывать новые решения, и он понадобится опять.
Сурков сыграл заметную роль в подготовке Минских соглашений, не меньшую, чем Лавров. Лавров не договорился бы о чем-либо с военполиткомандирами Луганска и Донецка, это делал Сурков. Опять возник аппаратный конфликт компетенций, но Путин нарочно не разграничивает компетенции. И каждый, стараясь не конфликтовать с коллегой открыто (ведь это повредит им обоим), сам договаривается с ним о разграничениях.
Игры персонификаций
Всякий раз есть кто-то – скажем, Бортников или Иванов, – бывающий у Путина чаще, чем Сурков или Володин. А может, и не чаще, это неизвестно. Слухи, об этом распространяемые, важны, но не имеют отношения к реальности. Это средство усложнения аппаратной конкуренции. Слухи могут распускаться намеренно помощниками или даже самим президентом. Президент может бросить: «Что-то Володин ко мне зачастил». Управленчески неопределенный сигнал – то ли знак доверительности, то ли намек на охлаждение, обдуманно дезинформирующий.
