Соединенные Штаты Америки заплатили немалую цену – как в Египте, так и в регионе в целом – за свое фактическое и предполагаемое участие в потрясениях «арабской весны». В начале 2011 года, в первые недели «арабской весны», администрация президента Обамы высказалась за отсрочку смены власти в Египте, но мгновенно изменила свое мнение на фоне роста насилия на улицах и призвала Мубарака немедленно уйти в отставку
[120]. Это публичное обращение к Мубараку было поспешным. Намного разумнее было бы выждать заранее оговоренные несколько месяцев до предполагаемой отставки и позволить событиям идти своим ходом. Возможно, Мубарак не смог бы сохранить жизнь, зато не случилось бы конфуза, который восприняли в Эр-Рияде и в других столицах региона как свидетельство того, что США не готовы поддерживать своих давних друзей и союзников. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что США тайно покровительствовали «Братьям-мусульманам»; убежденность в этом среди арабов укреплялась по мере того, как Америка не слишком-то активно критиковала недолговечный режим Мухаммеда Мурси. Ощущение американской предвзятости усугублялось затянувшимися трениями между администрацией президента Обамы и египетским правительством, причем трения проявлялись не только в перепалке на словах, но и в отказе США предоставить запрошенную военную помощь. Для многих в Вашингтоне генерал Ас-Сиси пришел к власти в результате переворота и потерял остатки легитимности вследствие жестоких расправ с гражданским населением. Администрация президента Обамы беспокоилась обоснованно: вполне возможно, что политика египетского правительства в духе «либо вы полностью с нами, либо против нас» окажется контрпродуктивной; но все-таки, пожалуй, стоило бы выбрать вариант поддержки нового правительства в краткосрочной перспективе и настаивать на проведении реформ только после укрепления положения этого правительства и подтверждения отношений.
Еще одним вызовом Америке стал Бахрейн, крошечная страна с населением чуть более миллиона человек, владеющая одним большим островом (и множеством малых), от которого ведет мост в Саудовскую Аравию. Бахрейн является чем-то наподобие финансового центра и тем местом, где жители Саудовской Аравии могут, что называется, перевести дух по выходным. Бахрейн весьма важен для США, поскольку американские военные корабли базируются на его порт с конца 1940-х годов. Подавляющее большинство населения страны составляют мусульмане-шииты, но правящее семейство Аль Халифа и элита государства принадлежат преимущественно к суннитам.
Неудивительно, что «арабская весна» всколыхнула протесты в столице Бахрейна Манаме. Причем протесты нарастали, люди выдвигали все более жесткие требования в ответ на суровые действия полиции и армии. Бахрейнская монархия согласилась на определенные уступки, но, как часто бывает в подобных обстоятельствах, многие протестующие посчитали этот компромисс слишком малым и чересчур запоздалым; он лишь подлил, так сказать, масло в огонь. Руководство Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов встревожила перспектива падения бахрейнского режима, ведь в этом случае в Бахрейне появится правительство, в котором будут доминировать шииты, а значит, королевство, скорее всего, станет налаживать сотрудничество с Ираном. Потому в марте 2011 года Саудовская Аравия и ОАЭ (под эгидой контролируемой суннитами региональной организации безопасности, Совета сотрудничества стран Персидского залива) направили около полутысячи военнослужащих для поддержки правительства Бахрейна и подавления протестов. С той поры в Бахрейне продолжается вялотекущий гражданский конфликт между слабовооруженными демонстрантами-шиитами и правительственными силами. Часто звучат обвинения и упреки в нарушениях прав человека. Попытки примирения и диалога не увенчались успехом. По сути, сложилась патовая ситуация. США, руководствуясь доктриной внешнеполитического реализма, почти не вмешивались ни словом, ни делом, опасаясь за свою военную базу и не желая портить отношения с Саудовской Аравией.
Ливия же оказалась хрестоматийным примером того, как США и остальной мир способны ошибаться (и значительно усиливать беспорядок), сначала делая чересчур много, а затем – чересчур мало. Эта история хорошо известна. В феврале 2011 года, в первые недели «арабской весны», начались протесты с требованиями смещения Муаммара Каддафи, всесильного правителя Ливии с 1969 года. Ливийское правительство отреагировало жестко и начало брать верх, что вызвало в некоторых кругах опасения относительно возможных массовых убийств гражданских лиц, особенно в городе Бенгази, главном очаге протестов и насилия. Зазвучали призывы к военной интервенции Запада, причем основанием для вторжения назывались стремление предотвратить массовые расправы и необходимость ликвидировать режим, который повсеместно воспринимался как последовательный нарушитель прав человека. Семнадцатого марта 2011 года Совет безопасности ООН принял резолюцию № 1973, уполномочив государства – члены ООН «принять все необходимые меры… для защиты гражданского населения и гражданских населенных пунктов, находящихся под угрозой нападения» и создания бесполетной зоны над всей территорией Ливии
[121]. Вскоре после этого состоялась «гуманитарная интервенция», предпринятая коалицией членов НАТО во главе ЕС, а Соединенные Штаты Америки «руководили исподтишка»
[122].
Сразу возникло множество проблем. Во-первых, ни у кого не было уверенности в том, что ситуация в Ливии требует гуманитарного вмешательства. Протесты против правительства изначально носили насильственный характер, а любое правительство, даже авторитарное, вправе адекватно противостоять вооруженным противникам. В конце концов, к этому сводится суть гражданских войн. Более того, есть основания полагать, что гражданский конфликт в Ливии прекратился накануне вмешательства НАТО. Не было и веских доказательств того, что Каддафи планировал «неизбирательно» расправиться с гражданским населением
[123]. Далее, это вмешательство быстро вышло за рамки узких усилий по защите гражданского населения (санкционированных мандатов ООН) и переросло в операцию по смене режима, подразумевавшую новые – и немалые – расходы. Россия и Китай во всеуслышание заявляли, что они не подписывали никаких обязательств на подобные действия. Они воспринимали повод для операции как дипломатическую уловку и лишь укрепились в мнении о том, что доктрина «ответственности по защите» весьма опасна и может быть использована для нарушения суверенитета и свержения правительства любой страны. В итоге добиваться международной поддержки гуманитарного вмешательства стало намного сложнее, а сама Россия цинично воспользовалась гуманитарной интервенцией как предлогом для вторжения на Украину.
