– А если нас увидят! – попыталась возразить Доната.
– Мы же не делаем ничего плохого. А кроме того, никто никогда не приезжает в эти домишки на побережье в конце месяца.
Франко остался в машине, а Витантонио уже забрался на ограду и спрыгнул с другой стороны. Лоб у него еще был повязан платком после конфирмации, на запястье болтались новые часы, и мальчик очень этим гордился. Увидев, как он побежал к террасе, тетя крикнула:
– Осторожно! Не порви штаны!
– Оставь его в покое, он сам все знает. Ему уже почти девять.
Тетя растерянно посмотрела на бабушку и увидела, что та внимательно следит за движениями внука. Никогда ей не понять синьору Анджелу! Весь обед она ворчала на детей, чтобы те ели аккуратно и вели себя за столом как положено, а теперь заставляет Витантонио лезть через грязный забор, чтобы украсть ростки герани. Доната не знала, что и думать.
– Брависсимо! – похвалила внука синьора Анджела, когда он протянул ей пару побегов пурпурной герани и целый пучок нежнейших ростков, сорванных со свесившейся до земли кроваво-красной герани; им предстояло быть высаженными в лучшие горшки в палаццо.
Бабушка осуждающе взглянула на Франко, который в продолжение всей операции не двинулся с места, и обратилась к Донате:
– Вот видишь, ничего не случилось. Если нужно, они все могут. – После чего завела машину и лихо тронулась с места, чтобы в следующее мгновение свернуть на дорогу в Беллоротондо.
– Повезло, что никто не видел, – коротко ответила тетя.
– Они были бы в восторге, что нам понравились их цветы, – возразила бабушка.
В этом была она вся – царственное солнце, вокруг которого вращаются планеты. Другого она бы не потерпела.
Красная земля
Когда они миновали гористый участок рядом с Фазано, земля стала красной
[21] и появились первые огороды, свидетельствовавшие о близости Итрийской долины. На небольших участках крестьяне разумно совмещали различные культуры: верхний ярус занимали деревья с пышной кроной – оливы, инжир, миндаль и черешни, плодоносившие на этой каменистой земле удивительно сладкими ягодами; на втором ярусе росли абрикосы, сливы, гранаты и прочие фруктовые деревья, под ними тянулись виноградники – на местных лозах «примитиво» к сентябрю вызревали гроздья, из которых получалось великолепное вино; ниже росли баклажаны, фасоль, перец, огурцы, бараний горох, помидоры и лук. Самый нижний этаж сада был отдан тыквам – они лежали прямо на красной земле.
Автомобиль бабушки давно уже петлял среди каменных изгородей. Витантонио опустил стекло и с удовольствием смотрел на плодородные поля, среди которых тут и там виднелись труллы и небольшие поместья. После бабушкиного тоста за обедом ему не терпелось вернуться домой.
Они приехали в палаццо во второй половине дня и сразу отправились в сад. Там их уже ждал местный фотограф, бабушка лично поручила ему запечатлеть торжественный день конфирмации старших внуков. Он решил сфотографировать клиентов на деревянной скамейке в окружении деревьев и кустов, уверенный, что такой фон очень понравится Синьоре Беллоротондо. Бабушка села первой, с краю, положив левую руку на спинку скамейки, а правую, в которой держала раскрытый китайский веер с черно-золотым рисунком, на колени. Она была во всем черном, на шее висела нитка жемчуга, а седые волосы были не без кокетства собраны в пучок. Под ее живыми и острыми глазами уже проступили морщины, но фигура сохраняла стройность, а по лицу было видно, что в молодости она была красива, и красота юных лет уступила теперь место элегантной зрелости.
На другом краю скамейки, сложив руки на коленях, сидела тетя в нарядном белом платье, держа букет, который утром во время церемонии был в руках у Джованны. Доната все еще была очень привлекательна.
Витантонио и Джованна встали позади, оказавшись между Донатой и бабушкой, с гордостью смотревшими прямо в камеру. Джованна положила руку на спинку скамейки и тоже устремила пронзительный взгляд в объектив. Она выглядела счастливой. В голове ее еще звучали слова, сказанные бабушкой в отеле «Орьенте» за обедом, и она радовалась, что ее отправляют учиться в город, – девочка чувствовала, что в деревне с ней всегда будут обращаться как с маленькой, а ей хотелось поскорее вырасти. Витантонио, напротив, казался встревоженным и смотрел в угол сада с отсутствующим выражением. Ему было страшно покидать Беллоротондо – что-то, чего он не мог толком выразить, связывало его с долиной и не позволяло уехать. Уже все было готово для фотографии. Мясистые листья бабушкиных алоказий выглядывали из-за плеча мальчика, по каменной стене позади него карабкался дикий виноград. Под прямым углом свисали ветки черешни, уже отягощенные плодами, ведь на дворе был май. Джованна сорвала пару ягод и повесила себе на ухо, как сережку. В это мгновение лицо Витантонио оживилось, а на губах появилась улыбка. Фотограф щелкнул затвором, запечатлев гордость и удовлетворение на лицах обеих женщин и девочки и ухватив бесконечную тревогу мальчика.
– Сфотографируй Франко и Витантонио вместе, – приказала бабушка, вставая. – Так, идите сюда.
Франко сел, а Витантонио встал рядом, упершись правой ногой в зеленые крашеные деревяшки скамейки. Фотограф уже собрался было сделать кадр, когда Франко вдруг повернулся к кузену и спросил:
– А ты научишь меня драться?
– Чего это ты? Драться не учат. Если ты прав, просто дерешься – и все.
В постели
Тетя вошла, неся на подносе завтрак – поджаренный хлеб с оливковым маслом и солью и стакан молока, которое каждый день присылала Кончетта, чтобы разбавлять настой эвкалипта, как велел доктор Риччарди.
– Ну, как себя чувствует наш воин?
Вечером в день конфирмации Витантонио и Франко допоздна играли в саду возле палаццо в Христовых воинов, сражаясь на деревянных мечах, которые Тощий сделал для них на лесопилке. После жаркого дня резко похолодало, и когда Витантонио явился к ужину в дом на площади Санта-Анна, его бил озноб. Наутро он проснулся с температурой, и тетя позвала врача, который определил ангину и прописал постельный режим. За три дня мальчику надоело лежать в кровати, но доктор Риччарди, каждый вечер заходивший его проведать, был непреклонен.
– Нужно полежать еще два дня, пока температура не спадет окончательно. А потом еще два-три дня посидеть дома, никакой улицы.
Когда тетя унесла остатки завтрака, Витантонио взял с тумбочки брошюру с картинками под названием «Битва за хлеб» – их раздавали в школе в рамках правительственной кампании, целью которой было убедить крестьян сеять больше пшеницы, чтобы страна перестала зависеть от импорта зерна. Муссолини приказал раздать более шести миллионов таких брошюр в школах по всей Италии. Витантонио нравилось разглядывать картинки с колосящимися полями – они напоминали ему о работниках, молотивших зерно на гумне, и лете, проведенном в крестьянском доме Кончетты.
